Марина Могильнер - Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства

Документ № 2 датируется 1905 годом и принадлежит сыну Б. Ваисова — Гайнану, в конце 1904 — начале 1905 года вернувшемуся в Казань и возглавившему возрожденную общину в новой политической ситуации. Документ представляет собой копию прошения руководителя общины на имя председателя Комитета министров. Машинописная копия прошения была составлена в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий, куда, вероятно, было переправлено прошение Г. Ваисова с тем, чтобы чиновники Департамента составили экспертную пояснительную записку для главы правительства. Прошение довольно грамотное и стилистически выверенное и написано, скорее всего, русскоязычным переписчиком. Эти два документа (№ 1 и 2) разделяет почти четверть века, что сказывается на стилистических особенностях обоих документов, на их языке, способе аргументации и т. д.

Документы № 3, 4 и 5 датируются 1909 годом и тематически относятся к политическому процессу 1910 года, когда руководители и наиболее активные члены общины были обвинены в организации преступного сообщества. В документе № 3 представлен один из многочисленных протоколов осмотра вещественных улик, изъятых во время обыска на квартире Г. Ваисова. Данный документ позволяет составить некоторое впечатление о характере деятельности руководителей и рядовых членов общины в 1905–1909 годах, очертить круг институтов и политических деятелей, к которым ваисовцы обращались за поддержкой. Немаловажно, что протоколы осмотров и экспертиз позволяют узнать содержание некоторых документов (например, частной переписки), оригиналы которых были позднее возвращены ваисовцам и, таким образом, недоступны современным исследователям. Документ № 4 представляет собой постановление, составленное следователем Шулинским, в котором излагается официальная трактовка деятельности членов ваисовской общины, а также суть обвинений в отношении организаторов противозаконного сообщества. Документ № 5 — протокол допроса Г. Ваисова в качестве обвиняемого. Он составлен на специальном бланке для допросов, выполненном типографским способом, поэтому при публикации курсивом выделен рукописный текст, вписанный рукой писца со слов допрашиваемого.

Наконец, документ № 6 датируется весной (март — апрель) 1917 года и отражает новый этап в развитии ваисовского движения, последовавший за Февральской революцией и отречением царя. Возникшая новая политическая конфигурация заставила идеологов ваисовской организации определить свое отношение к переменам, произошедшим в стране, а также в очередной раз заявить о своем существовании на современном политическом языке. Представляемый вниманию читателя документ (машинопись) является кратким изложением содержания «Святого заявления», посланного на адрес исполнительного комитета Государственной думы в марте 1917 года [492]. Поскольку оригинальный текст «Святого заявления» чрезвычайно многословен, написан неграмотно и местами малопонятен, я посчитала более целесообразным предоставить вниманию читателя именно краткий пересказ оригинального текста, составленный анонимным сотрудником Департамента духовных дел.

Содержание документа свидетельствует, что при всей искренней верноподданности и приверженности ваисовцев самодержавию они довольно легко и быстро примирились с произошедшими в стране переменами, в том числе со свержением монарха, защиту которого «Божьи воины» считали своей прямой обязанностью. Более того, автор послания (Ш. Сайфутдинов) выражает благодарность Государственной думе и ее исполнительному комитету за уничтожение с помощью великого Бога «поганой власти» с ее законами и «миссионерской хитростью» и предлагает избрать на место царя народный совет. Автор обращения также пишет, что ваисовцы вполне довольны Временным правительством и будут ему повиноваться, если оно не станет их притеснять и даст полную свободу исполнять свою веру по шариату. В то же время ваисовцы просили не притеснять царя Николая Александровича, который, на их взгляд, ни в чем не виноват: «Ему не давало волю правительство, и от имени Царя управляли сами они, хищные звери, и государь боялся их» [493]. В этой фразе сказалась устойчивость довольно широко распространенных в народном сознании иллюзий и представлений о добром царе в окружении коварных слуг.