Михаил Елисеев - Митридат против Римских легионов. Это наша война!

Появление армии Понта было для Никомеда как гром среди ясного неба, а понтийские стратеги начали очищать территорию Каппадокии, вышибая из городов один за другим вифинские гарнизоны. Митридат на всю Анатолию объявил, что идет восстанавливать в законных правах на трон сына своей сестры Ариарата, и благодаря этому получил поддержку от каппадокийцев. Очистив Каппадокию от войск Никомеда, он провозгласил своего племянника царем этой страны, под именем Ариарата VII, а сам удалился в Понт, это был только первый этап затеянной им многоходовой комбинации по захвату соседней страны. Ну а что касается Никомеда Вифинского, то он оказался выставлен на всеобщее посмешище: в результате довольно затратной военной кампании, он не приобрел ровным счетом ничего, кроме вдовы каппадокийского царя.

Через пару месяцев, когда все улеглось и страсти успокоились, Митридат решил, что пришло время продолжить свою интригу относительно Каппадокии. Евпатору был нужен повод для вмешательства, и он его придумал, а точнее говоря, высосал из пальца. Он потребовал, чтобы Гордий, убийца отца молодого каппадокийского царя получил право вернуться на родину. Невзирая на весь цинизм и, мягко говоря, нелепость подобного требования, царь Понта в любом случае оказывался в выигрыше: откажет ему Ариарат — и он тут же поведет свои войска восстанавливать справедливость, а не откажет, то со временем Гордий уберет и его племянника. Но Ариарат отказал, и, мало того, собрав огромную армию, в которую вошли отряды правителей Софены, Коммагены, а также подкрепления, которые прислал Никомед, решил защищаться. Митридат не остался в долгу, и, по сообщению Юстина, «повел в бой восемьдесят тысяч пехотинцев, десять тысяч всадников, шестьсот боевых колесниц, снабженных серпами». Один на один царь Понта легко бы разгромил каппадокийские войска, но, благодаря поддержке соседних правителей, Ариарат VII располагал внушительными силами, да и потери в случае победы могли быть достаточно велики. Митридат не мог позволить себе такой роскоши, как терять свои проверенные в боях войска, а потому решил пойти по пути наименьшего сопротивления — устранить главного врага физически. Но была одна проблема: как это сделать, ведь его племянник, зная коварство своего дядюшки, постоянно был окружен телохранителями. И Митридат нашел решение, к тому же он с детства знал одну простую истину — если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам.

Обширная равнина была заполнена готовыми к бою войсками — на одной стороне стояла армия Понта, на другой — полчища Ариарата. Блестели на солнце шлемы и панцири гоплитов Митридата, ярко сияли начищенные до блеска медные щиты царских гвардейцев, грозно покачивались сариссы в руках понтийских фалангитов. В глазах рябило от пестроты одежд и вооружения горцев, которых призвали под знамена Евпатора, тысячи закованных в тяжелые панцири армянских всадников с нетерпением ожидали сигнала, когда они пойдут в атаку, сметая все на своем пути. Хищно сверкали отточенные как бритвы серпы и косы на боевых колесницах, порывы ветра развевали царские штандарты с восьмиконечной звездой и полумесяцем, которые были овеяны славой недавних побед над скифами, сарматами и другими народами. А в центре этой громады, в блеске золотых доспехов и царской тиары, стоял на колеснице непобедимый Митридат, чьи владения простирались от Синопы до Колхиды и далекой Тавриды. Царь ждал, когда вернутся его посланцы, которые должны были договориться о свидании между своим повелителем и царем Ариаратом, чтобы дядя и племянник при личной встрече уладили все разногласия. Глашатаи вернулись и сообщили, что царь Каппадокии встретится со своим державным родственником, только Митридат должен явиться на встречу без оружия, да к тому же его должны обыскать, поскольку молодой правитель ему не доверяет. Понтийский владыка только кивнул в ответ, иного он и не ожидал, а затем отстегнул меч и передал его телохранителю. Расстегнув застежки, он снял позолоченный панцирь, а затем с колесницы пересел на боевого коня и, не спеша, поехал сквозь расступавшиеся ряды своего войска навстречу группе всадников, которые медленно двигались со стороны каппадокийцев. Отъехав от понтийских шеренг, Евпатор сошел с коня и стал ждать человека, который, отделившись от людей, окружающих Ариарата, стремительно приближался к нему. Не доехав до царя, он спешился, а затем, приблизившись низко поклонился, — Митридат благосклонно кивнул, и посланец принялся его обыскивать. «Когда этот человек стал особенно тщательно ощупывать у Митридата нижнюю часть живота, Митридат сказал, что боится, как бы обыскивающий не нашел там кинжала совсем другого рода, чем тот, какой он ищет» (Юстин). Вогнав в смущение и краску человека Ариарата, Митридат дружески помахал рукой племяннику, и тот, отбросив осторожность, быстро пошел навстречу своему родственнику. Евпатор широко раскинул руки, словно собирался обнять дорогого ему человека, но когда они поравнялись, одной рукой обхватил молодого царя и крепко сжал, а другой, выхватил кинжал, спрятанный в складках одежды, и вонзил в шею Ариарата. Кровь ударила фонтаном, обрызгав лицо и руки Митридата, но царь, отшвырнув на землю бездыханное тело племянника, высоко поднял руки и издал победный клич. Понтийская армия ответила ему громогласным ревом, который вырвался из десятков тысяч глоток, а затем двинулась в наступление. Шли в атаку, подняв копья, гоплиты из понтийских городов, ощетинившись пиками, маршировала на врага фаланга, потрясая копьями и мечами, бежали по равнине отряды горцев, а рядом мчалась тяжелая армянская конница. Вся эта лавина, обтекая Митридата, накатывалась на каппадокийцев и те дрогнули, бросая оружие и снаряжение, они стали обращаться в бегство. А властелин Понта по-прежнему стоял над мертвым телом царя Ариарата, вокруг бушевала толпа его воинов, и душу Евпатора переполняло ликование — одним ударом кинжала он решил судьбу Каппадокии.