Юрий Емельянов - Разгадка 1937 года

Вечером 17 февраля Орджоникидзе долго писал у себя в спальне и, судя по словам Зинаиды Гавриловны, он продолжал работать над докладом. На другой день, в четверг 18 февраля, он с утра продолжил работать у себя дома. В середине дня Орджоникидзе сказал, что плохо себя почувствовал, и прилег на кровать. Прибывший к Орджоникидзе его друг Г. Гвахария ждал его в столовой. Казалось, что Орджоникидзе заснул, но в 17.30 в его спальне неожиданно раздался выстрел. Когда в комнату вбежала Зинаида Гавриловна, она увидела мужа, лежавшего на ковре. Он был мертв. Выстрел был сделан в сердце. Рядом лежал пистолет. Зинаида Гавриловна позвонила Сталину на дачу, сказав ему: «Серго сделал, как Надя!» Через 30–40 минут Сталин приехал к ней вместе с другими руководителями страны.

Несмотря на некоторые разночтения, рассказ Зинаиды Гавриловны, как и воспоминания Г. Гвахария, которые привел в своей книге Р. Медведев, исключают версию о том, что Орджоникидзе был застрелен тайным убийцей, который необъяснимым образом проник в его кремлевскую квартиру и исчез, незамеченный никем из находившихся там.

В то же время невозможно сказать, когда Орджоникидзе принял окончательно решение о самоубийстве. Хотя Орджоникидзе заранее говорил с Микояном о желании свести счеты с жизнью, очевидно, что утром 18 февраля он вплоть до того, как он почувствовал себя плохо, писал доклад для пленума, а не предсмертную записку. Очевидно именно по этой причине Орджоникидзе разрешили пропустить заседание Политбюро, которое как всегда проводилось по четвергам. Одновременный приезд на квартиру вместе со Сталиным видных руководителей страны позволяет предположить, что они либо проводили совещание на даче Сталина, либо находились на даче Сталина после какого-то совещания, на котором не присутствовал Орджоникидзе. Возможно, что приступ физического недомогания был вызван его острыми душевными переживаниями, которые не покидали его несколько дней, а роковой выстрел был совершен импульсивно в состоянии эмоционального аффекта на фоне общего ухудшения физического и душевного здоровья.

Хотя Хрущев безапелляционно объявил Сталина виновником гибели Орджоникидзе, но, судя по воспоминаниям Зинаиды Гавриловны, Сталин был потрясен неожиданным для него самоубийством. Она рассказывала, что Сталин и сопровождавшие его люди «прошли прямо в спальню… Ко мне подошел с утешением Ворошилов. „Что ты меня утешаешь, — сказала я Ворошилову, — если вы не смогли для партии его сберечь…“ На меня посмотрел Сталин и позвал легким кивком головы. Встали друг против друга. Он весь осунулся, выглядел старым, жалким. Я спросила его: „Что же теперь людям скажем?“ „У него не выдержало сердце“, — ответил Сталин… Я поняла, что так напишут в газетах. И написали…»

На другой день в «Правде» и других газетах было опубликовано сообщение ЦК ВКП(б) о смерти Орджоникидзе от паралича сердца и некролог, подписанный всеми членами советского руководства. Тут же была опубликована фотография, изображавшая тело Орджоникидзе в окружении вдовы, Молотова, Ежова, Сталина, Жданова, Кагановича, Микояна, Ворошилова. Открытие пленума ЦК партии, назначенного на 19 февраля, было перенесено на 4 дня, а докладчиком о «вредительстве троцкистов в промышленности» вместо Г. К. Орджоникидзе стал человек, с которым он постоянно вступал в пререкания — В. М. Молотов.

Самоубийство Орджоникидзе явилось новым глубоким потрясением в жизни Сталина после гибели Надежды Аллилуевой и Сергея Кирова, и вновь он мог искать виновных в смерти близкого человека. Размышляя о самоубийстве жены, он винил тех, кто мог вольно или невольно подтолкнуть ее к роковому выстрелу и в то же время осуждал ее за безрассудный шаг. Размышляя об убийстве Кирова, он обвинял прежде всего тех, кто подталкивал Николаева, но в то же время сокрушался по поводу беспечности Кирова, не принявшего решительных мер для своей безопасности.

Теперь он мог задуматься о том, почему Орджоникидзе выбрал смерть как единственный выход из альтернативы между бескомпромиссным осуждением противников Сталина и отказом от такого шага. Если Орджоникидзе предпочел застрелить себя, но не осудить врагов Сталина, то это означало, что он столь решительно отказывался поверить в вину заговорщиков, что готов был это доказать своей смертью. Возможно, Сталин считал, что Орджоникидзе был настолько связан с заговорщиками, что готов был умереть, но не встать рядом со Сталиным в борьбе против них. Из этого мог следовать вывод и о том, что некоторые связи с противниками Сталина Орджоникидзе решил унести в могилу. Эти соображения могли заставлять Сталина размышлять о том, что же скрыл от него Орджоникидзе. Он не мог не прийти к выводу о том, что, если Орджоникидзе решил найти выход из отчаянной для него альтернативы лишь в самоубийстве, то другие люди, оказавшиеся в схожем положении, но не обладавшие его бескомпромиссным и импульсивным характером, могли лишь притвориться сторонниками Сталина, а на деле скрывать свои связи с заговорщиками.