Вячеслав Манягин - Герои и подлецы Смутного времени

В 1609 году рязанский воевода Прокопий Ляпунов отправил Михаилу Васильевичу послание, в котором предполагал добиться отречения царя Василия Шуйского и самому вступить на престол. Скопин-Шуйский велел арестовать посланцев Ляпунова, но затем отпустил их. Он ничего не сообщил царю об этом инциденте [80] , хотя под присягой обещал доносить царю-дяде о всех заговорах против него.

Кроме того, зависть дядьев к племяннику подогревалась и тем, что при дворе царя Дмитрия I Скопин-Шуйский занимал среди своей родни первое место. «Согласно дневниковым записям поляка Станислава Немоевского, высшие оклады при дворе Дмитрия были положены «Шуйским: первому – Михаилу Скопину – 600 рублей, Василию – 600, Дмитрию – 600, Ивану – 500, Татищеву – 300, Воротынскому – 300». Даже не будучи боярином, Скопин числился «первым» из Шуйских и получал такой же оклад, как старший боярин Василий Шуйский и его брат. Превосходя трех братьев Шуйских знатностью, Скопин обладал неоспоримыми правами на трон» [81] .

Противостояние в царском семействе стало известно и врагам. В письме Сигизмунду III от 17 февраля 1610 г. гетман Роман Ружинский сообщал, что считает возможным предложить Скопину-Шуйскому перейти на сторону поляков. Исаак Масса в своих записках высказывает предположение, что Скопин-Шуйский намеренно затягивал освободительный поход на Москву, рассчитывая на ослабление позиций Василия Шуйского: «…против всякого чаяния Москва больше года выдерживала осаду, пока эти освободители подходили к ней и соединялись вместе; неприятель тем временем опустошил всю окрестную страну».

Р.Г. Скрынников по этому поводу замечает: «Царь Василий не лукавил, когда обещал москвичам, что воевода Скопин со дня на день освободит столицу. В критические моменты он не раз посылал боярину настоятельные приказы спешить на выручку «царствующему граду», но добиться послушания от воеводы не мог. Между тем при любом промедлении Скопина монарх мог лишиться трона. Скопин полтора года вел войну по своему плану и разумению, пренебрегая приказами из Москвы» [82] .

Действительно, от Александровой слободы до Москвы войска Скопина-Шуйского двигались пять месяцев…

После того, как 12 марта 1610 года молодой полководец был встречен у стен Москвы жителями столицы, выражавшими по отношению к нему такой восторг, какой был приличен только государю, судьбу царского племянника можно было считать решенной. Авраамий Палицын писал, что ближайшее окружение царя, и прежде всего, его братья, всячески интриговали против воеводы: «…с клятвою подходят в тайных думех самодержца, яко вся земля Росийскаа почитают князя Михаила паче тебя, великий царю, еще же и скипетроносца хотят его видети». Все было настолько очевидно, что командующий союзным шведским войском Яков Делагарди советовал боярину как можно скорее покинуть Москву, видя кругом «ненависть и злобу».

Перед царем Василием встал сложный вопрос: кого выбрать? Талантливого, но опасного племянника или бесталанного, но преданного брата? В соответствии с традицией главную армию должен был возглавить либо сам царь, либо старшие бояре думы. Таковыми были князь Федор Мстиславский и конюший боярин князь Дмитрий Шуйский.

«Московское командование спешно готовило армию к решающему сражению с королевскими войсками. На выручку Смоленску должны были выступить главные силы. Царю Василию предстоял трудный выбор. Народ чествовал Скопина как героя и ждал, что он будет назначен главнокомандующим. Но было очевидно, что новые победы Скопина неизбежно увеличат его шансы на обладание короной. Братья царя не скрывали тревоги. Царь Василий не имел детей, и его брат Дмитрий готовился использовать это обстоятельство. Чин конюшего боярина, пожалованный Дмитрию, имел особое значение. В качестве «начального боярина» конюший в периоды междуцарствия наделялся особыми прерогативами. По свидетельству папского легата Антонио Поссевино, в Московском государстве конюшие обладали правом выбора царя, когда трон был вакантен. Еще более определенно высказался… дьяк Григорий Котошихин: «А кто бывает конюшим, и тот первый боярин чином и честью; и когда у царя после его смерти не останется наследия, кому быть царем кроме того конюшего? Иному царем быти некому, учинили бы его царем и без обирания».

Конюший Дмитрий Шуйский надеялся унаследовать трон после смерти брата. Однако стремительная карьера Скопина грозила расстроить его планы. Стоя на городском валу и наблюдая торжественный въезд Скопина в столицу, Дмитрий не удержался и воскликнул: «Вот идет мой соперник!» [83]