М. Орлов: Сказания и легенды Средневековой Европы

Первобытное человечество, быть может, с самого момента появления своего на Земле, быть может, несколько позже, т. е. тогда, когда оно пришло в состояние, в каком мы в настоящее время видим низшие существа, испытывало потребность истолковать, объяснить и сделать для себя понятными явления окружающей природы, побуждаемое к тому необходимостью подчинить их себе, овладеть ими, обратить их себе в пользу. Но первобытный человек, это в высшей степени несовершенное существо, под влиянием своей любознательности мог выработать только такие объяснения, которые был в силах вместить его убогий разум. Поэтому первые попытки истолкования природы, составившие в конце концов свод младенческих религиозных понятий человечества, и представляются нам как беспорядочный сброд суеверий.

Первоначальною фазою религиозного понимания вселенной, предшествовавшею толкованиям метафизическим, а впоследствии научным, был фетишизм. Это название, предложено Опостом Контом. Фетишизм характеризуется склонностью рассматривать все явления и все вообще предметы, одушевленные и неодушевленные, как живые существа, обладающие волею и чувствами такими же, как у человека. Разница тут усматривается дикарем лишь в степени проявления этих свойств. Знаменитый французский проповедник Боссюэт прекрасно характеризовал это духовное состояние первобытного человека словами: «Все было Бог, за исключением самого Бога». Все одушевлено, все живет собственною жизнью, все обладает волею, властью и могуществом, совершенно таинственным и непостижимым.

Первобытный человек одухотворяет природу. Она у него вся дышит жизнью и страстью, и чем ярче и энергичнее проявляются сила и страсть, тем, очевидно, могущественнее существо или явление. В этом отношении мы в наших детях можем видеть отражение души дикаря. Ребенок ушибается о стул или стол и начинает в порыве мщения колотить эти предметы; очевидно, он принимает их за живые существа, способные сознательно нанести ему вред и чувствовать его удары. А дикий австралиец проникался глубочайшим благоговением к ружью белого человека, приносил ему в жертву цветы и плоды, молился перед ним, чтобы оно его не убивало. И дикарь, и ребенок одинаково принимают карманные часы за живое существо, когда они тикают; когда же они остановятся, то представляются им мертвыми. Таким путем первобытный разум доходит до олицетворения даже таких вещей, как, например, тень, которая на дикаря производит такое же впечатление, как на животное. Нечего и говорить о том, что если неодушевленные предметы одухотворялись, то предметы и явления, обладавшие движением, — животные, огонь, вода, ветер, солнце и светила, в понятиях дикаря являлись деятельнейшими участниками обыденного жизненного обихода. Животные наравне с великими атмосферными явлениями сделались предметом поклонения первобытного человека, и потому зоолатрия (поклонение животным) вошла в круг всех первобытных религий. Человек в своем младенчестве совсем еще не был проникнут горделивым чувством своей власти над природою и не смел дерзостно мечтать о том, что он царь ее. Наоборот, человек был просто человек, существо низшее, слабое и жалкое, животные же были настоящие боги, сильные, страшные и таинственные. В самом деле, возьмем, например, пресмыкающихся, в особенности змей. Как было не трепетать дикарю перед этими существами, обитающими где-то в таинственных подземных норах, бесшумно двигающимися, внезапно появляющимися и исчезающими, наконец, наносящими смертельные укусы? Очевидно, это существа страшные и могучие, существа, перед которыми человек слаб и ничтожен. И человек признавал могущество этих тварей, трепетал перед ними и молился им.

Итак, первобытный человек по необходимости должен был непрерывно оставаться настороже. Он был окружен со всех сторон чем-то таинственным и страшным, что держало его младенческий ум в какой-то непрерывной галлюцинации. Жизнь чувств брала постоянное преобладание над жизнью рассудка. Человек не мог, не в силах был делать прямые и разумные выводы из своих наблюдений над окружающей природой и впадал в фантастические толкования.