Вячеслав Фомин - Голый конунг. Норманнизм как диагноз

А какие чудеса «легко раскрываются из скандинавских» корней в норманнистском решете, видно на примере имен братьев Рюрика Синеуса и Трувора. При всем многовековом старании не найдя к этим именам никаких скандинавских созвучий, норманнисты объявили их шведскими словами sine hus («свой род») и thru varing («верная дружина»), якобы не понятыми летописцем при внесении в ПВЛ якобы шведского сказания (где якобы говорилось, что Рюрик пришел «с родом своим и верной дружиной») и якобы принятыми им за личные имена. При этом никого из них не смущал тот факт, что в «Сказании о призвании варягов» читается «свой род», в этом случае почему-то хорошо понятый летописцем: «И изъбрашася 3 братья с роды своими (а не с Синеусами. – В.Ф .), и пояша по собе всю русь, и придоша».

И этот миф – миф о небытии Синеуса и Трувора, а о бытии вместо них в русской истории шведских слов (что-то вроде гоголевского «Носа»), вошедший даже в школьные учебники, миф, которым оперируют, например, археологи А.Н. Кирпичников и Е.Н. Носов, полностью разрушает лишь одно только свидетельство Пискаревского летописца, отразившего многовековую традицию бытования на Руси и в России имени Синеус: в известии под 1586 г. об опале на князя А.И. Шуйского и его сторонников сказано, что «казнили гостей Нагая да Русина Синеуса с товарищи». К тому же, как справедливо отмечал в 1994 г. С.Н. Азбелев, толкованию имен братьев Рюрика как «sine hus» и «thru varing» противостоит русский фольклор о князьях Синеусе и Труворе [102], т. е. народная память о них, людях, а не о каких-то там искусственно созданных шведских конструкциях sine hus и thru varing.

В науке также давно замечено, что имена сами по себе не могут указывать ни на язык, ни на этнос их носителей. «Почти все россияне имеют ныне, – задавал в 1749 г. Ломоносов Миллеру вопрос, оставленный, понятно, без ответа, – имена греческие и еврейские, однако следует ли из того, чтобы они были греки или евреи и говорили бы по-гречески или по-еврейски?» Справедливость этих слов нашего гения, и в исторической науке опередившего свое время (наши норманнисты до сих пор продолжают аппетитно жевать жвачку шведских норманнистов 400-летней давности), особенно видна в свете показаний Иордана, отметившего в VI в., в какой-то мере подводя итоги Великого переселения народов, что «ведь все знают и обращали внимание, насколько в обычае племен перенимать по большей части имена: у римлян – македонские, у греков – римские, у сарматов – германские. Готы же преимущественно заимствуют имена гуннские» [103]. Вот, попробуй в такой мешанине установить по имени этнос его носителя (Великое переселение народов, охватившее огромные пространства Азии, Европы и Северной Африки и массы народов, в том числе шведов, перемешало не только именословы, но и антропологические типы [104], что также надо учитывать, обращаясь к вопросу этноса варягов и руси, а не сводить его лишь к упрощенной дилемме «славяне и германцы»).

Несмотря на свои неславянские имена варяго-русские дружинники Олега и Игоря были, как то вытекает из договоров с византийцами (911 и 945 гг.), славяноязычными. Причем эти имена звучат именно так, как они звучали, обращал внимание А.Г. Кузьмин, «в европейских (континентальных) именословах и могут быть объяснены происхождением главным образом из кельтских, иллирийских, иранских, фризских и финских языков». В пользу славяноязычия этих дружин говорит и тот факт, что их богом был Перун, чей культ имел широкое распространение среди южнобалтийских славян и который совершенно не известен германцам. Вместе с тем элементы религии последних отсутствуют в верованиях русов, что хорошо видно по языческому пантеону Владимира, созданному в 980 г., т. е. тогда, когда, как уверяют норманнисты, скандинавы «в социальных верхах численно преобладали».

Сам же факт наличия в пантеоне неславянских богов (Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла, Мокоши) указывает, подчеркивают исследователи, «на широкий допуск: каждая этническая группа может молиться своим богам». Но при этом ни одному германскому или скандинавскому богу в нем «места не нашлось», хотя, как правомерно подчеркивает Кузьмин, «обычно главные боги – это боги победителей, преобладающего в политическом или культурном отношении племени» [105].

Причем речь здесь идет не о христианстве, а о язычестве. Клейн все это прекрасно понимает, но специально уводит разговор в сторону. И если в христианство мог перейти любой язычник любого рода и племени, т. к. оно открыто для всех без исключения, ибо есть наднациональная, мировая религия (напомню слова апостола Павла из Послания к галатам: «Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободнаго; нет мужескаго пола, ни женскаго: ибо все вы одно во Христе Иисусе» 3, 28), по причине чего Ф. Энгельс назвал ее первым интернационалом, то в языческую веру другого народа, чуждую всей его сути, он никогда не переходил. Вот почему, заострял внимание на этом хорошо известном факте С.А. Гедеонов, «промена одного язычества на другое не знает никакая история» [106].