Георгий Дорофеев - Хрущев - интриги, предательство, власть

– Я за тобой пришла, – сказала Надежда, – я буду ждать тебя в столовой.

Он видел, как она уходила, но не сказал ни слова. Мысли его вернулись к работе пленума.

– Теперь о товарище Микояне, – продолжал он свою речь. – Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога с крестьян. Кто он, наш Анастас Иванович? Что ему тут не ясно? Мужик – наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна…

Он хотел и дальше давать характеристики соратникам. В частности, его давно раздражал подхалимаж Хрущева, но открылась дверь, и он увидел, как к нему подошла Коллонтай. Она была старше его на шесть лет, работала полномочным послом СССР в Швейцарии, редко бывала в Москве, но всегда, когда приезжала, они встречались и подолгу говорили о житье-бытье. Последний раз они виделись в ноябре 1939 года. Это было трудное предвоенное время. Назревал серьезный конфликт с Финляндией. Время уговоров и переговоров закончилось, нужны были практические действия. А на горизонте уже маячила война с фашистской Германией. Они обсуждали эти вопросы более двух часов. Касались экономики и политики, необходимости ускорения темпов строительства военно-промышленного комплекса, перевооружения армии, усиления бдительности на границе и внутри страны.

– Все это ляжет на плечи русского народа, – говорил Сталин, – ибо русский народ– великий народ… Русский народ – это добрый народ… У русского народа – ясный ум… Он словно рожден помогать другим нациям. Русскому народу присуща великая смелость, особенно в трудные времена… в опасные времена… Он инициативен… У него стойкий характер… Он замечательный народ… У него есть цель… Потому ему и тяжелее, чем другим нациям… На него можно опереться в любой беде. Русский народ– неодолим, неисчерпаем…

Сталин хотел сказать что-то еще, но Коллонтай уже не было. Вместо нее подошел Баландин. Он молчал, но Иосиф Виссарионович видел, что он чем-то удручен. Потом вдруг вспомнил: Баландина посадили в тюрьму, как врага народа, а после его вмешательства отпустили. Вспомнил и подробности этой истории.

С приближением линии фронта стала реальной опасность налетов вражеской авиации на Москву. В Ставке Верховного Главнокомандования устроили военную игру по отражению атак воображаемых фашистских самолетов на столицу. Разыгранные варианты не убедили Сталина, что защита Москвы с воздуха надежно обеспечивается. Тогда он пригласил в кабинет наркома авиапромышленности Шахурина, первого замнаркома Дементьева, главкома ВВС Жигарева, его зама Петрова и авиаконструктора Яковлева. В кабинете он сказал им:

– Людей нет, кому поручишь… Людей не хватает…

Когда речь зашла о людях, Дементьев заметил:

– Товарищ Сталин, вот уже больше месяца, как арестован наш замнаркома по двигателям Баландин. Мы не знаем, за что он сидит, но уверены, что он не враг. Он нужен в наркомате – руководство двигателестроением очень ослаблено. Просим вас рассмотреть это дело.

Сталин согласился. – Хорошо, – сказал он, – посмотрим. Может быть за ним и нет ничего… Очень возможно… И такое бывает…

Баландина освободили. А через несколько дней Сталин спросил Дементьева:

– Ну как Баландин?

– Работает, товарищ Сталин, как ни в чем не бывало.

– Да, зря посадили, – Сталин чувствовал какую-то

неловкость, связанную с этой историей и попытался объяснить Дементьеву:

– Толковый человек, – сказал он, – хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, – вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями… Ежов – мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат – говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК – говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом – оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невиновных погубил.

– Беззаконие творилось за моей спиной, – сказал он Баландину, – были такие сволочи, что карьеру себе на этом делали. Но и я виноват– не мог их всех распознать.

Баландин ничего не сказал и направился к выходу.