Николай Ямской - Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни

Такие бешеные по тем временам деньги, да еще и при совсем не дешевом меню могли отпугнуть многих. Да только не прочно облюбовавших это место состоятельных москвичей и гостей города. Недаром в светлое время дня сюда наезжали степенные замоскворецкие купцы с семьями. А ближе к ночи, когда, сменяя друг друга, в борьбу за душу посетителя вступали хоры русские, украинские да цыганские, слетались со всей Москвы бесшабашные любители пошвыряться крупными купюрами. Кухня при этом — с «тройной» ушицей, рябчиками да цыплятками паровыми — таких трат стоила. Особым спросом пользовались знаменитые крынкинские раки. Слыла молва, что доставляли их чуть ли не с самого Каменного Яра на Волге — лучшего места для таких исключительно чувствительных к экологии красавцев.

Здоровые, мордастые, с мощными клещами в полном наборе — лошади это были, а не раки…

Самое же главное, что стоило дороже любых денег, — открывающийся отсюда вид на Москву. Не случайно, что и сам Степан Васильевич, а после его кончины наследники — госпожа Крынкина с сыновьями — по-хозяйски рачительно осваивали все обращенное к Москве-реке пространство. Именно туда разворачивали столики и в общей зимней «двухсветной зале»; и в отделанных в русском стиле отдельных кабинетах; и даже на иллюминированных, снабженных раскладными тентами аллеях прилегающего парка. Пожалуй, самым притягательным в этом плане местом в просторных владениях Крынкиных оставалась «галдарейка» — длинная вместительная терраса, подвешенная на деревянных кронштейнах — балках прямо над кручей.

Удачно оккупировав здесь столики, гости под свежайший балычок первым делом опрокидывали в себя двойную рюмку водки. Потом заказывали горячее. И уж потом, в процессе неспешной трапезы любовались — все время любовались на широко раскинувшийся внизу за рекой город.

Вид этот исключительно удачно был передан в декорациях работы художника Воробьева в постановке нашумевшей в то время пьесы Леонида Андреева «Дни нашей жизни». Там в первом действии компания студентов, любуясь московскими далями и вслушиваясь в плывущий над ней вечерний колокольный звон, приходит в неописуемый восторг.

В начале века многим казалось, что так будет всегда. Госпожа Крынкина и ее сыновья в воображении рисовали заманчивые планы развития дела. Зимой, например, для посетителей планировали учредить катание с горы от самого ресторана до реки на санках и лыжах. А по льду Москвы-реки «организовать новый вид сообщения» — на оленях.

В начале века многим казалось, что открывающийся с Воробьевых гор вид будет такой же вечный, как вольготно раскинувшаяся на семи холмах Москва. В те годы эти легендарные холмы еще весьма отчетливо просматривались. И вряд ли кому могло прийти в голову, что со временем высотный частокол городской застройки почти совершенно снивелирует природный московский рельеф. И уж совсем трудно было вообразить, что очень-очень скоро «революционный порыв народных масс» подчистую «обнулит» саму уникальную точку обзора.

Беда нагрянула в последний октябрьский день 1917 года, когда революционные солдаты затащили на воробьевскую «макушку» несколько дальнобойных орудий. И принялись оттуда оголтело лупить по всему, что в цх взбаламученном большевиками сознании казалось связанным с «властью богачей и эксплуататоров». В прицел попали Кремль, городская дума, гостиницы «Метрополь» и «Националь». Тогда же в одночасье и заполыхал на беду оказавшийся близ «боевой позиции» ресторан Крынкина.

Сегодня на бывшем пепелище невысоко выскочил незатейливый общепитовский новодел. Одно время кухня в нем приобрела ярко выраженный кавказский характер. И те, кто тогда орудовал у мангала, говорят, развлекали посетителей рассказом о том, что именно на этом месте, а не на Поклонной горе стоял в 1812 году раскладной походный стул императора Наполеона, сидя на котором он взирал на Москву. И тщетно ожидал, что поверженные русские безропотно принесут ему ключи от своей древней столицы.