Сергей Кисин - Деникин. Единая и неделимая

Собственную стратегическую мысль барон проявил сразу, заявив, что Добрармию необходимо «оторвать» от Донской и направить в Крым. Деникин пришел в ужас, понимая, что это значило бы бросить как донцов, так и кубанцев в пасть «дракону расказачивания», и ответил, что «не допускаю и мысли об отходе в Крым». Только на Ростов. Рассекать армию пополам — это же как раз то, чего так жаждал красный РВСР. «Уход Добровольческой армии в Крым вызвал бы неминуемое и немедленное падение донского и всего казачьего фронта, что обрекало бы на страшные бедствия, быть может, на гибель десятки тысяч больных, раненых воинов и семейств военнослужащих (42 733 больных и раненых. — Прим. автора), в особенности добровольческих, рассеянных по территории Дона и Северного Кавказа. Никакие стратегические соображения не могли бы оправдать в глазах казачества этого шага, и казаки отнеслись бы к нему как к предательству с нашей стороны».

Здесь снова сказалось более тонкое знание людей Деникиным, который категорически не советовал Врангелю трогать Мамантова как крайне популярного среди донцов генерала. Тот, конечно же, не послушал, заменив его кубанским генералом Науменко. Как и следовало ожидать, герой августовского рейда обиделся и разослал телеграммы по всем донским полкам, в которых объявил себя оскорбленным таким отношением. Его сразу поддержали атаман Богаевский и генерал Сидорин, сообщившие, что после такого афронта весь 4-й корпус, не желающий служить под командованием кубанца, попросту разбегается с фронта, и собрать его сможет только один Мамантов. А кроме него некому противостоять набравшей силу коннице Буденного.

Командир формируемой конной группы генерал Улагай 8 декабря телеграфировал командарму, что донская конница «совершенно потеряла сердце, разлагается с каждым днем все больше и больше».

Слон в посудной лавке Врангель тут же затрубил «отбой», Мамантова восстановил, корпус вернул в состав Донской армии, из расформированных обозов вернули в строй сразу 4 тысячи казаков, и донцы тут же нанесли Буденному ряд чувствительных уколов. Со знанием психологии, как и стратегии, у барона явно было не все в порядке.

Из-за этого скандала не получилось вовремя собрать под Купянском крупную конную группу для контрудара по Буденному, что позволило красным вольготно чувствовать себя на стыке двух армий.

Сама Добрармия к моменту смены командующих насчитывала 51 тысячу штыков, 7 тысяч сабель и 205 орудий. Были очень серьезные проблемы с комплектацией. После падения Харькова 5-й конный корпус включал в себя всего тысячу сабель, группа войск из Терской бригады, Полтавского отряда и других частей, занимавших оборону Полтавы и отходивших в район Юзовки, под командованием Генерального штаба генерал-лейтенанта Михаила Кальницкого состояли 100 штыков и 220 сабель. Ряд особо пострадавших полков были сведены в батальоны; бившиеся с Буденным под Воронежем два Марковских полка, Алексеевская дивизия и Особая бригада совершенно обескровленные были отведены в глубокий тыл на переформирование.

Врангель рьяно взялся прежде всего за дело укрепления тыла — тут энергии у него было хоть отбавляй. Распорядился вывозить забытых на станциях раненых, на узловых станциях для досмотра уходящих в тыл составов и поиска дезертиров организовал особые комендатуры во главе с генералами или штаб-офицерами, при которых состояли особые военно-полевые суды. Помогло это слабо, но зато украсило станции и полустанки гирляндами повешенных мародеров и дезертиров.

От Ставки до фронта Добрармии было ближе, чем до Царицына, поэтому теперь Врангель с Деникиным поневоле стали видеться чаще. Из этих встреч барон вынес суждение о том, что главком под влиянием военных неудач пал духом и разуверился в конечной победе.

Врангель представляет это дело так: «Мне стало бесконечно жаль генерала Деникина; что должен был испытать этот человек, видя крушение того здания, которое с таким трудом он столько времени возводил и в прочность которого несомненно верил. Как одиноко должен был он чувствовать себя в эти тяжелые дни, когда, по мере того, как изменяло ему счастье, отворачивалось от него большинство тех, кто еще недавно кадил ему. В эти дни лишь твердость, решимость и спокойствие духа вождя могли спасти положение. Это спокойствие духа, эту твердость мог иметь лишь вождь, не потерявший веру в свои войска, убежденный в том, что и они ему верят. Нравственная поддержка Главнокомандующего его ближайшими сотрудниками должна была быть в эти дни, казалось мне, особенно ему необходима».