Алексей Бычков - Московия. Легенды и мифы. Новый взгляд на историю государства

Капелланы рассказывают об этом эпизоде с полнейшим спокойствием. Тон их свидетельствует о том, что они нисколько не сомневаются в достоверности сообщаемого ими факта. Вероятно, все дело происходило на их глазах… Об Отрепьеве упоминает и Маржерет. [99] Маржерет Исаак (ок. 1550 или 1560 — после 1618) — французский авантюрист. Служил у Бориса Годунова, Лжедмитрия I и Лжедмитрия II. Автор «Состояния Российской державы… с 1590 по сентябрь 1606». — Примеч. ред. И он отнюдь не считает его одним лицом с Дмитрием. По его свидетельству, Отрепьев был сослан в Ярославль, а потом и совсем исчез со сцены. На первый взгляд, эти показания достаточно убедительны. Однако… Дело в том, что сам Дмитрий будто бы выдал кого-то за Гришку Отрепьева. Таким образом, и капелланы, и Маржерет могли, вполне естественно, стать жертвой обмана со стороны хитрого самозванца. Справедливость требует, впрочем, известной оговорки. Сами летописи не вполне согласны между собой относительно того лица, которым сумел воспользоваться Дмитрий. Здесь самый темный пункт всего вопроса, впрочем, и не единственный.

С другой стороны, истинный Дмитрий мог носить в монашестве имя Григорий, т. е. быть и Гришкой Отрепьевым, и законным наследником трона.

Допустим, однако, что тождество Дмитрия и Гришки Отрепьева является окончательно доказанным фактом. В таком случае неизбежно возникает вопрос — каким образом беглый монах, против которого был сам патриарх, мог увлечь за собой всю Россию и возложить на голову царский венец? Мы уже отметили выше некоторые общие условия, облегчающие понимание этого феномена: повторим здесь, что самозванство было продуктом социального распада. Гораздо труднее установить точно, кто, собственно говоря, руководил Дмитрием, стоял за ним. Несомненно, дело самозванца явилось следствием обширного и искусно выполненного заговора. Кто же был его душой? Вожаки так ловко замели свои следы, что волей-неволей нам приходится ограничиться одними догадками. Впрочем, имеется еще один источник сведений о Дмитрии; к сожалению, им пользовались пока еще слишком мало. Мы говорим о собственных признаниях «царевича». Правда, данные эти не очень обширны, но, во всяком случае, на их стороне непосредственность и подлинность. Как мы знаем, Дмитрий умел и любил поговорить. Однако при этом он прекрасно владел собой. Ни разу он не выдал себя. Только в Кракове в 1604 году он позволил себе некоторую откровенность с нунцием Рангони. Наступал самый благоприятный момент для начала кампании против Москвы. Между тем Сигизмунд сам не спешил принять в ней участие и не давал действовать претенденту. Дмитрий сгорал от нетерпения. Желая выяснить у нунция, какие печальные последствия может иметь политика короля, он заговорил с ним о своем критическом положении. По словам царевича, в Москве за него была целая партия, и она уже давно и настоятельно, хотя и тайно, призывала его к себе. Дальше уклоняться от исполнения этих просьб невозможно. Иначе случится одно из двух: либо сторонники царевича устанут от напрасного ожидания и охладеют к делу, либо замысел их будет раскрыт правительством и участники его подвергнутся наказанию. Еще более заботила Дмитрия возможная смерть Бориса Годунова. «Если царь умрет в то время, пока я еще нахожусь в Польше, — рассуждал претендент, — кто-нибудь другой может занять мое место». Поэтому необходимо торопиться. Нужно предупредить события, не дожидаясь, пока явятся соперники. Чем скорее действовать, тем лучше… И Дмитрий уже мечтал о том, как он идет на Москву, вступает в Кремль и принимает венец и скипетр своих отцов. Эти картины преследовали его неотступно; они приобретали яркость настоящей галлюцинации. Претендент говорил о своем будущем торжестве с совершенной уверенностью, как о деле уже решенном. Он предусматривал все подробности и заранее проигрывал в уме предстоящие мероприятия. Он был убежден, что стоит только кликнуть клич и развернуть свое знамя — и все свершится само собою. Словом, он твердо надеялся, что победа ему обеспечена и достанется почти без жертв.

Рангони в своих донесениях курии добросовестно сообщал все то, что передавал ему Дмитрий. Однако нунций не слишком вникал в слова претендента на российский престол и даже, по-видимому, не мог проверить их должным образом. Конечно, здесь не следует заходить чересчур далеко и приписывать «царевичу» то, чего он не говорил сам. Но, сопоставляя некоторые его намеки с дальнейшими событиями, можно невольно прийти к заключению, что вся деятельность Дмитрия развивалась по заранее выработанному плану. Этот план, очевидно, составлен был скорее в Москве, нежели в Польше. Недаром в его выполнении русские принимали гораздо большее участие, чем поляки.