Элджернон Блэквуд - Вендиго

Неизвестно, чем бы закончилось это столкновение, не прервись оно в самом начале новыми обстоятельствами. В ответ на вопль Хэнка раздался отчаянный крик: "О-о-о! Ноги! Жжет! Я упаду! О-о-о!"

Зовущий на помощь, дикий от боли крик шел сверху. Над верхушками деревьев прошелестело какое-то тело. Огромное, судя по порыву ветра, вызванного им.

Хваленое хладнокровие доктора Каскарта дало трещину и пошло ко дну. Он заметался, как мокрая курица под колесами автобуса, и кинулся "домой", к палатке. По дороге споткнулся, упал и замер, как будто замерз. Хэнк не делал излишних движений, а просто, побледнев как снег, тихо опустился на землю и сел в позе младенца, раскрыв рот и пустив слюни. Симпсону представилось, что сейчас он напустит лужу. Лишь он, самый молодой, сохранил присутствие духа, только ему это все было уже не в диковинку.

- Ну что,- сказал он,- не верили мне? Точно такой крик я и слышал. Даже слова те же.

А потом закричал, подняв голову вверх, стараясь угадать, в какой стороне находится источник шума:

- Дефо, прыгай! Мы здесь! Прыгай, милый! Мгновенно раздался шум чего-то падающего с высоты.

Это таинственное что-то стукалось о ствол, ломало ветки и через несколько секунд шлепнулось на землю.

- Это он! Его хранил Господь моими молитвами! - закричал быстро пришедший в себя Хэнк Дэвис, зачем-то, однако, поправив на поясе охотничий нож и тревожно прислушиваясь.

Легкие, тихие шаги казались им тяжелой поступью каменной статуи Командора. И Хэнк и доктор Каскарт сами превратились в подобие неподвижных каменных изваяний. Они все втроем сгрудились у огня и ждали худшего. Медленная поступь - слишком медленная, черт побери! - постепенно приближалась.

Глава 8

Вскоре в темноте можно было различить какой-то неясный силуэт. Фигура двигалась с остановками, неуклюже, как балаганная кукла, управляемая нитями из темной вышины. Последний раз существо остановилось - это были самые неприятные мгновения - в нескольких футах от светлого круга, отбрасываемого костром. Затем вошло в освещенную зону, и оказалось, что это человек, исчезнувший Дефо.

Бурных объятий не было. Три пары глаз уставились в молчании на вновь прибывшего, силясь взглядом проникнуть сквозь внешнюю оболочку Неведомого, которое, несомненно, плотно окружало теперь Джозефа Дефо.

- Ну что? Ты звал меня, Хэнк? - едва слышным, измученным голосом проговорил Дефо, потом добавил: - Я словно побывал в аду, вы верите?

И тихо засмеялся, после чего спокойно повернулся, как будто ничего не случилось, к другим охотникам.

Это возымело неожиданные последствия. Бледный как смерть Хэнк Дэвис кинулся на спасшегося с кулаками, выкрикивая какие-то ругательства. От полноты чувств он перешел на другой, наверное, более выразительный язык, похожий на индейский. Симпсон мельком подумал почему-то, что им повезло с Хэнком и очень хорошо, что он здесь. Но дядя, похоже, не разделял этой неизвестно откуда взявшейся мысли. Доктор Каскарт оттолкнул своего многолетнего спутника, защитил новоприбывшего и принялся хлопотать около него: дал одеяло закутать ноги, согрел фляжку виски, наложил еду в трясущуюся вместе со слабыми руками тарелку.

Симпсон стоял и не знал, что делать. Он не мог очнуться от пронзительного взгляда Джозефа Дефо, проникшего в его душу и словно обжегшего что-то в самой ее глубине. Он стоял в оцепенении, наблюдая происходящее, как сквозь замутненное стекло. Только запах, тот самый запах, заставил его отважиться на вопрос, который, как потом оказалось, мучил их всех.

- Дефо! Это... действительно... ты? Прежде чем кто-либо успел раскрыть рот, послышался возглас доктора:

- Ну к чему приставать с вопросами? Разве вы не видите, что человек не в себе от голода и усталости? Уймитесь хоть на минуту! Дайте ему поесть спокойно!

Это было сказано Каскартом, чтобы заглушить вновь возникшее беспокойство, чтобы успокоить всех, но главное - себя! Между тем, суетливо кружась вокруг пострадавшего, он все время зажимал нос, спасаясь от странного запаха.

Тот, кто сидел, закутав ноги в одеяло, мало походил на прежнего Дефо. Как шестидесятилетний старик похож на свою фотографию, сделанную в юности, даже еще меньше. Как маскарадная маска, отражение в кривом зеркале или шарж, грубая карикатура. В подрагивающих отблесках костра лицо канадца, казалось, больше напоминало звериную морду. Сами пропорции как будто изменились: голова сплюснулась, рот стал длиннее, губы - короче, обнажились желтые острые зубы. Кожа перестала быть просто обветренной, она посерела, покрылась множеством язв, обросла жесткой, частой щетиной. И голос, и манеры были неестественными, снова приходил на память балаган с его отвратительной, вульгарной игрой, рассчитанной на самый невзыскательный вкус черни. Когда много лет спустя доктор Каскарт пытался подобрать слова, чтобы передать свои ощущения, он говорил, что так мог вести себя человек, побывавший в верхних слоях атмосферы с настолько разреженным воздухом и малым давлением, что чуть не разорвался на куски, но чудом уцелел и никак не может прийти в норму.