Фёдор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

— Это что ж такое? — не скрывая неудовольствия, спросил Коваленко.

— А у меня своя система, — ответил я. — Постепенно, но неуклонно.

Все рассмеялись шутке и как-то сразу успокоились. А между тем вся моя «система» как раз была проста — я не испытывал к зелью особого влеченья. Хотя под настроение иной

раз и мог выпить не меньше других.

Разговор за столом возобновился, и первый

вопрос, который был задан мне буквально в лоб: «Как у тебя складывается с Леонидом Ильичом?» Для присутствовавших это, видимо, было главным критерием доверия. Я рассказал о звонке Брежнева 1 мая, о содержании разговора с ним, и последние следы настороженности у собеседников исчезли.

Поднятыми бокалами приветствовали меня в своем кругу как самого молодого первого секретаря обкома в стране. Ну а дальше пошел разговор о правительстве, вернее — о Косыгине и о Верховном Совете, то есть о Подгорном. Тем самым, наверное, возобновился прерванный моим появлением разговор. Это было время, я бы сказал, «похорон» «косыгинской реформы», и в окружении Брежнева критика правительства всячески поощрялась…»

Стоит отметить, что все подобные посиделки секретарей обкомов и крайкомов КПСС, где они под водочку «чесали» языки и разглагольствовали как о своих, так и об общих проблемах партийного строительства, тщательно прослушивались КГБ, Сделать это было нетрудно, поскольку все гостиничные номера, предназначенные для персеков, были оборудованы «жучками». Утверждаю это не голословно, а исходя из тех рассказов, которые публиковались в открытой печати. Например, известен случай, происшедший с первым секретарем Мордовского обкома КПСС П. Елистратовым. Накануне открытия очередного пленума ЦК он имел неосторожность зайти к члену Политбюро Александру Шелепину и сообщить ему, что «терпеть больше выходок Брежнева не намерен и будет критиковать его на пленуме». И стал рассказывать Шелепину тезисы своего выступления. Однако хозяин кабинета от обсуждения уклонился. А на следующий день Шелепин заметил, что его вчерашнего гостя в зале нет. Истинная причина отсутствия Елистратова выяснилась позднее. По его словам, вечером, после его визита к Шелепину, к нему в гостиницу заявился зампред КГБ Семен Цвигун и «на правах старого друга» заказал ужин прямо в номер. А утром Елистратов очнулся в больнице с острым отравлением. Путь к выступлению на пленуме ему был отрезан.

Рассказывает А. Шелепин: «Однажды Брежнев в присутствии Суслова сказал мне, что знает каждую фразу, произносимую мной в служебном кабинете, на квартире и даже на улице. И в подтверждение своих слов рассказал почти дословно о разговоре с П. Елистратовым у меня в кабинете. Думаю, что слушали не только меня, но и других товарищей, например Семичастного, работавшего уже в то время заместителем председателя Всесоюзного общества «Знание». В один из дней его вызвал секретарь ЦК КПСС И. В. Капитонов и обвинил в том, что в его кабинете некоторые люди плохо отзываются о нынешнем руководстве ЦК, а он не дает отпора, и предупредил, что если он и впредь будет так себя вести, то его строго накажут…»

Вот такие нравы царили в «мудром советском руководстве», о чем в газетах, естественно, не писали. Но вернемся в июль 70-го.

15 июля с конвейера завода ГАЗ сошел последний автомобиль марки «Волга» «ГАЗ-21». Дальше ворот он не уехал, поскольку сразу же отправился в заводской музей. Эпоха этой марки автомобиля продолжалась 14 лет. Отныне начиналась эпоха новой «Волги» — «ГАЗ-24». Уже с июня в Москве началась обкатка первых моделей нового автомобиля, которые выполняли функции такси. Эти машины считались такой диковинкой, что на стоянках к ним выстраивались огромные очереди. Например, в июле один бакинец с семьей три (1) часа пропускал на стоянке у гостиницы «Метрополь» свою очередь, пока не дождался «ГАЗ-24».

15 июля в «Комсомольской правде» было напечатано письмо учителя из Якутии Ю. Почетного, посвященное проблеме бичей (по-нынешнему бомжей). Письмо было озаглавлено «Обокравшие себя». Приведу небольшой отрывок:

«Откуда берутся бичи? Немалая их часть отбывала различные сроки тюремного заключения, а выйдя на свободу, так и не добралась до своих жен, матерей, сестер и детей. Другие жили и работали здесь, в Якутии, сначала были обычными рабочими и служащими, но постепенно — рюмка за рюмкой, прогул за прогулом — деградировали и неизбежно в конце концов попали в «бичующую вольницу». Есть и такие, которые приехали сюда в поисках романтики или бежали от служебных обид, «непонятости», семейных неурядиц…»