Федор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди

«Впервые встретившись со Смирнитским на съемках, я держался в сторонке от него, чтобы, не дай бог, чего не случилось.

А он мне:

— Ты чего как козел бегаешь? Я говорю:

— Я не бегаю.

А сам от него еще дальше.

— Пить-то будем? — спрашивает. Я говорю:

— Будем.

Сели мы за стол, выпили одну, вторую, третью, пятую… седьмую… десятую… Потом артисты подошли, вокруг нас столпились. Я жил в той гостинице, где мы пили, а Валя — в другой. Кто-то предложил продолжить. Опять выпили… пятую, седьмую.

Потом ушел один артист, следом — второй, третий.

Проснулся я в объятиях Вальки. У меня была всего одна койка. Мы с ним так нажрались, что обнялись и по-родному легли в постель. Но ничего не произошло, и я понял — не верь слухам…»

В те дни Владимир Высоцкий должен был прилететь с краткосрочными гастролями (на три дня) в Кривой Рог. Его концерты должны были состояться в тамошнем цирке в период с 6 по 8 апреля. Все билеты были распроданы заранее, и люди буквально считали минуты, остающиеся до встречи с их кумиром. Как вдруг утром 6 апреля выясняется, что аэропорт Кривого Рога не принимает самолеты. Узнав об этом, организатор гастролей позвонил в Москву администратору Высоцкого Владимиру Гольдману: «Делай что хочешь, но Высоцкий должен быть сегодня!» Тот в ответ: «Но мы уже опоздали…» «На первый концерт. А остальные надо спасти!» Делать нечего, и Гольдман с Высоцким мчатся в Быково. Там они договариваются с пилотами, и те организуют для них спецрейс. Летели на маленьком самолетике: пилот, стюардесса, Высоцкий и Гольдман. В Кривом Роге их посадили на военном аэродроме. Там случается забавный казус. На Гольдмане была французская кепочка-восьмиклинка, подаренная ему Высоцким, да еще в руках он держал гитару. Поэтому толпа встречающих, спутав его с Высоцким, бросилась к нему. Но Гольдман их быстро осадил: «Высоцкий — сзади, а я его администратор…» В тот день Высоцкий дал три концерта: в 15.00, 18.00 и 21.00.

Алла Пугачева в те дни находилась на гастролях в Тольятти. В этот же город приехала и съемочная группа фильма «Женщина, которая поет», чтобы произвести досъемки. Они стали необходимы после того, как Госкино отказалось принимать фильм в первоначальном варианте. Сказано было следующее: «У вас в фильме одна Пугачева, а где же народ?» Генеральный директор «Мосфильма» Николай Сизов дал задание режиссеру фильма Александру Орлову ехать на концерты Пугачевой в Тольятти и снять побольше зрительских планов. Орлов покидал Москву не в самом благостном расположении духа: 4 апреля приказом того же Сизова ему был объявлен выговор и снижено постановочное вознаграждение на 20 % за срыв сроков сдачи фильма. 6–7 апреля съемочная группа побывала на двух концертах Пугачевой и сняла все, что нужно: саму певицу и, главное, зрителей.

6 апреля в Нью-Йорке состоялся побег Аркадия Шевченко. Произошло это во второй половине дня. Шевченко из рабочего кабинета, расположенного в миссии ООН, позвонил своей жене и сообщил, что к обеду вряд ли успеет, и просил садиться за стол без него. Затем он собрал личные досье на сотрудников миссии и сунул их в портфель. Туда же положил и фотографию, на которой были запечатлены его жена и супруга министра иностранных дел Лидия Громыко. После этого Шевченко написал письмо, адресованное жене и близким. В нем были такие строчки: «Я в отчаянии. Я не могу жить и работать с людьми, которых ненавижу, ни в Нью-Йорке, ни в Москве…»

Спустившись вниз, Шевченко сел в свой служебный «олдсмобиль». Шофер быстро домчал его до дома. Когда Шевченко вошел в квартиру, жена уже крепко спала. Стараясь не разбудить ее, дипломат наскоро собрал необходимые вещи, просунул конверт с письмом под дверь спальни и навсегда покинул дом. На улицу он вышел не через парадный подъезд, а спустился по запасной лестнице. На другой стороне 64-й улицы его уже поджидал цэрэушный автомобиль с погашенными фарами. Спустя несколько часов беглец был уже в Пенсильвании, в конспиративном доме в Поконосе.

Побег Шевченко обнаружился утром следующего дня, как только его жена прочитала оставленное им письмо. Для нее это было настоящим шоком: она ожидала от своего благоверного чего угодно, но только не такого шага. Передавая письмо коллегам супруга, она прекрасно отдавала себе отчет, что отныне их безмятежная жизнь закончилась. Так оно и вышло. Уже на следующий день ее первым же авиарейсом отправили в Москву. Туда же вызвали и сына Геннадия, который работал в Женеве. Сам он об этом вспоминает следующим образом: