Когда она вошла в комнату, первое впечатление было таким, будто она носит не столько одежду, сколько драгоценности.
Казалось, драгоценности были повсюду. Создавалось впечатление, что она достала все, что было в сундуке, и постаралась надеть это все на себя. Крупная бриллиантовая брошь украшала блузку. В ушах сверкали массивные бриллиантовые серьги, на руках также в большом количестве были рассыпаны бриллианты. Но особое внимание, несмотря на весь этот блеск, привлекала золотая цепь, несколько раз обернутая вокруг шеи и поддерживающая массивные античные золотые часы…
Галина была окружена особой аурой. Она вошла как владыка, дающий аудиенцию своим подданным. Я почувствовал, что она напомнила мне Бэтт Дэвис в одной из своих действительно сволочных ролей.
Выглядела она надменно, но, несмотря на все эти драгоценности, у нее, должен признаться, был стиль. Она подошла по очереди к каждому из нас, предлагая руку для поцелуя, что более походило на папу римского, чем на королеву. Когда она остановилась около меня, я смог рассмотреть ее более внимательно. Ее густые каштановые волосы были зачесаны назад. Глаза были светло-коричневыми, под очень густыми бровями, которые она унаследовала от отца. У нее была хорошая кожа. Галина мало пользовалась косметикой, и на лице можно было заметить веснушки. Нос у нее был прямой, подбородок твердый. Красивые полные губы прикрывали замечательные небольшие зубки…».
Догадавшись, кто из присутствующих тот самый английский продюсер, с которым она мечтала познакомиться, Галина села рядом с ним. «Я много слышала о вас, — обратилась она к Лаудену. — Причем только хорошее. Пожалуйста, налейте мне джин с тоником». Когда продюсер исполнил ее просьбу, она громко, на весь зал, сказала: «Джентльмена легко распознать по его отношению к женщине — не то что эти нецивилизованные крестьяне вокруг нас!». Присутствующие восприняли эти слова всего лишь как остроумную шутку. Между тем Галину понесло. Отругав сидевшего напротив нее режиссера за его последнюю постановку, она вдруг стала сетовать на никчемность советской жизни: «Весь мир живет нормальной жизнью. А мы? Мы никогда не достигнем прогресса. Однако нами восхищается весь мир. За что? За нашу музыку и балет! И это все?»
Все разом замолчали, а Лауден от неловкости готов был провалиться под стол. Но уже через секунду он первым нашел достойный выход из неловкой ситуации. Он сказал: «Вы жалуетесь на отсутствие прогресса. Но ваши молитвы услышаны. Россия только что сделала гигантский шаг вперед. Из компетентных источников стало известно, что Борис Буряца принят в Большой театр — теперь весь мир будет так же восхищаться вашей оперой». Шутка Лаудена сработала. Первой громко рассмеялась Галина, которая нарочито обняла продюсера и расцеловала его в обе щеки. А затем раскрыла свою маленькую сумочку из крокодиловой кожи и, достав из нее десятикопеечную монету, протянула Лаудену со словами: «Такая шутка должна быть оплачена. Это старинная русская традиция». Чуть позже из этой же самой сумочки Галина извлекла античные золотые часики и отдала их продюсеру с просьбой передать их своей супруге.
Примерно около двенадцати ночи гости стали расходиться. Последним уходил Лауден. Борис вызвался проводить его до машины. Когда они спускались по лестнице, он вновь стал жаловаться продюсеру на свою судьбу: «Ты думаешь, она любит меня? Если любит, то как черный паук-холостяк. Она словно обвила меня своей паутиной. Ты помнишь, я представил тебя ее дядюшке. Она поставила его следить за мной. Его фамилия Цвигун, он большая шишка в КГБ. Какой же он, черт побери, зануда!.. Все время я вынужден играть с ним в карты. Он любит карты и не любит проигрывать, а игрок никудышный. Вот мне и приходится все время ему поддаваться. Короче, я сыт по горло такой жизнью!».
На следующий день Лауден улетал из Шереметьево в Лондон. За несколько минут до того, как в самолет начали запускать пассажиров, к продюсеру внезапно подошел средних лет мужчина (это был шофер дочери генсека Валерий) и вручил ему роскошный букет гвоздик. «Эти цветы для вашей жены с сердечными пожеланиями от Галины Брежневой!» — сказал незнакомец и удалился.
Тем временем в преддверии праздника 8 Марта, когда советские граждане буквально сбивались с ног в поисках чего-нибудь вкусненького, кондитеры столицы изобрели новый деликатес — торт «Птичье молоко». Создательницей этого изделия выступила мастер-кондитер ресторана «Москва» Надежда Ивановна Испольнова. Торт представлял собой прямоугольник весом 1,3 килограмма и был изготовлен из яичного белка, заваренного сахарным сиропом с добавлением сливочного масла. Поверхность «птичьего» глазировалась и украшалась шоколадом.
Читать дальше