Барбара Такман - Загадка XIV века

В июле он перешел через Альпы по перевалу Мон-Сени, намереваясь заключить брак по доверенности между сыном герцога Анжуйского и дочерью Бернабо. Бернабо пригласил его письмом в Милан вместе с двумястами высокородными рыцарями, число которых де Куси то ли из-за бахвальства, то ли из осторожности увеличил до шестисот. Бернабо радостно их приветствовал у ворот, и они вместе въехали в город, «но людей было так много, что мост сломался». Похоже, это был единственный промах ( faux-pas ) де Куси, но он не помешал пышным церемониям и дождю подарков, обрушивавшемуся на французов на протяжении всего пребывания в Милане.

Эти две недели не были слишком долгим сроком для прокладывания маршрута в запутанном лабиринте соперничавших городов и партий Италии. Взаимоотношения Венеции, Генуи, Пьемонта, Флоренции и разнообразных правителей и сообществ северной Италии постоянно менялись. Едва одна партия объединялась с другой и ради сиюминутной выгоды выступала против третьей, все альянсы и политические разногласия оборачивались сменой партнеров, словно в танце «треченто». Венеция враждовала с Генуей, Милан настраивал один город против другого и враждовал с Флоренцией, а несколько провинций Пьемонта и Флоренции конфликтовали со своими соседями — Сиеной, Пизой и Луккой — и формировали союзы против Милана; папская же политика сводилась к сдерживанию этой «аморфной массы».

Первой опасностью для Ангеррана была взаимная ревность между Бернабо и его меланхоличным племянником Джан-Галеаццо, правившим в Павии с 1378 года после смерти отца. Скрытный и обманчиво мягкий, Джан-Галеаццо пользовался репутацией человека робкого; тем не менее характер у него был таким же твердым и непреклонным, как и у Бернабо. Впоследствии, когда его узнали получше, Франческо Каррара, правитель Падуи, сказал о нем так: «Я знаю Джан-Галеаццо. Ни слава, ни жалость, ни клятва ни разу не склонили его на бескорыстный поступок. Если он когда-либо и делает что-то хорошее, то не по моральным побуждениям, а только потому, что это совпадает с его интересом. Добро для него, как и ненависть или гнев, — предмет расчетов». Мнение Каррары было недружелюбным, но нельзя сказать, что необъективным; характер, приписываемый Джан-Галеаццо, спустя сто с лишним лет возродился в государе Макиавелли.

Джан-Галеаццо негодовал и в то же время боялся, что Бернабо вмешается в его отношения с французским королевским семейством. «Бернабо заключает все новые союзы с Францией, — предупреждала его мать. — Если он заведет там родственные связи, то покусится на твою независимость». У Джан-Галеаццо оставался всего один ребенок, и тягаться с многодетной семьей своего дяди он не мог. Если уж так случилось, значит, надо устранить дядю; холодный расчет — позднее это было надежно установлено — стал складываться в его голове.

Между тем он спокойно заплатил свою долю «взносов» для герцога Анжуйского и приготовился встретить де Куси в Павии. Прошло десять лет с их встречи в Монтикьяри, и с тех пор Джан-Галеаццо настолько утвердился в отвращении к войне, что никогда уже не выходил на поле боя. Но де Куси не появился в Павии для возобновления знакомства. Возможно, Бернабо не допустил встречи племянника с французским посланником.

Северная Италия взволновалась, услышав о приближении де Куси. Сиена тайно послала в Милан переговорщиков — торговаться о поддержке в борьбе против Флоренции. Флоренция направила своих представителей, чтобы те, убедив де Куси красивыми словами, увели его из Тосканы. Флорентийской дипломатией заведовал канцлер Колуччо Салютати, «сей просвещенный муж» переписывался с иноземными политиками на витиеватой латыни, и это поднимало престиж республики. Салютати являлся канцлером на постоянной основе, что соответствовало должности главного администратора; он пользовался большим влиянием, и тот факт, что на протяжении тридцати лет бурливой флорентийской политики его назначение регулярно возобновлялось, характеризует его как человека удивительного политического таланта и хладнокровия. Он страстно увлекался литературой и был родоначальником нового гуманизма, при ведении дел отличался высокой работоспособностью и эрудицией, все восхищались его стилем и чистотой языка. По словам Джан-Галеаццо, документы, написанные Салютати, в политическом смысле весили не менее сотни всадников, а ведь это было мнение оппонента!

В ответ на флорентийские приветствия де Куси проявил исключительную любезность. «Мы встретились, — свидетельствует доклад, возможно написанный Салютати, — со взаимными радостными объятиями и приветствиями, и он говорил с нами ласково и спокойно. Он называл нас не друзьями и братьями, а своими отцами и хозяевами… Он не только обещал не выказывать к нам враждебности, но готов был поддержать нас оружием в нашем походе». Де Куси, судя по всему, изучил итальянскую манеру ведения дел. Он заверил флорентийцев в том, что их страхи беспочвенны, и пообещал идти по строго заданному маршруту. Флорентийцы приняли его заверения не потому, что поверили, а, скорее, потому, что Хоквуда не было в Неаполе и у них не имелось войска, способного преградить путь де Куси. Однако, исполненные подозрений, они все же собрали «для охраны» четырехтысячное ополчение из крестьян и горожан-простолюдинов.