Среди россыпи орденов и медалей моих родителей выделяются две желтоватые латунные медали с барельефами в касках — «За оборону Сталинграда». Обтрепались светло-зеленые ленточки, погасла латунь. Но никогда в нашей истории не погаснет великий жертвенный подвиг тех, кто, опершись на родной волжский берег, исключил для себя переправу, кто нашел в себе нечто трудноопределимое и бездонное, нечто сильнее страха и важнее собственной жизни. Вполоборота к распластавшейся к северу стране, на Мамаевом кургане Родина-мать, подняв меч, молча кричит своим часто неразумным детям. И мы будем жить в грядущей истории лишь до тех пор, пока мы слышим этот крик.
И в третий раз весы истории заколебались близ деревни Прохоровки, где 12 июля 1943 года вермахт дал свой последний наступательный бой. 18 часов длилась невиданная танковая битва, когда военное счастье переходило с одной стороны на другую много раз. За полночь семьсот танков застыли в самом необычном виде, с башнями и без оных. В русской степи стояли остовы трехсот немецких танков, и среди них было семьдесят «тигров». Между ними искореженными лежали 88 орудий, 300 грузовиков и сотни, тысячи солдат. Тяжелыми были потери советской стороны, но она отбила попытки обхода и бестрепетно пошла лоб в лоб. Наши танкисты гибли нещадно, но немцы уже никогда не пробовал испытать советские танки на мужество в непосредственном танковом столкновении. Немцы решили не продолжать лобовое столкновение. Наступательная фаза войны на Восточном фронте для вермахта закончилась. И в наступление на всех фронтах перешла антигитлеровская коалиция, союз СССР с США и Великобританией. Вплоть до Берлина и Эльбы, вплоть до Маньчжурии и линкора «Миссури».
Надо отдавать себе ясный отчет в том, что идеология нацистской Германии и Советской России не имели между собой ничего общего. Первая основывалась на экзальтированном, фанатичном национализме. Вторая — на социальном восстании масс. Немецкого школьника учили, что мировая культура и наука происходят от германского корня, что «Германия превыше всего» и задачей живущего поколения является обеспечить ей самое лучшее место под солнцем. Советские школьники учили наизусть Гёте и Шиллера, их воспитывали в безусловном уважении к великой германской культуре и науке. Невозможно представить себе советского учителя, который возвещал бы органическое превосходство советского народа над прочими. При любом отношении к социализму невозможно опровергнуть тот факт, что он не провозглашал национальной исключительности, не ставил соседние народы рангом ниже, не взывал к темным инстинктам крови, не порождал спесивого высокомерия. В годы отчаянной битвы за спасение страны от вторгшегося в нее врага в России издавали немецких мыслителей и поэтов. Пытаться сегодня поставить знак равенства между двумя полярными системами ценностей можно, лишь предавая историческую истину в пользу политической злобы дня.
Многие различия двух столкнувшихся в войне обществ проистекали даже не из идеологии, а из контрастных особенностей цивилизационного опыта, западного и восточноевропейского. Индивидуализм, с одной стороны, и коллективизм — с другой, рациональность и эмоциональность, протестантская трудовая этика — и энтузиазм самоотвержения, опыт Реформации и традиции православия. Эти различия существовали задолго до Петровской эпохи, сохранились в советское время и долго еще будут существовать после нас. Пять столетий подряд демонстрировал Запад победу качества над количеством, победу западной рациональности над фатализмом незападных народов. Вот почему человеку Запада всегда было трудно осмыслить особый случай России, подлинный источник русской силы.
На блеклой фронтовой фотографии стоит на фоне Бранденбургских ворот в группе своих армейских друзей мой отец, тридцатичетырехлетний капитан Иван Уткин. И дата на обороте примечательная — 9 мая 1945 года. У всех потрепанные воинские гимнастерки, у всех счастливые молодые лица. Трудно сказать, о чем они думают, — но ясно, что не о тяжести пройденного пути, — у всех улыбка на устах и в глазах неистребимая вера в грядущее. Только с этой верой и можно было пройти тот путь, без нее он был бы непосилен. Как дальше сложится жизнь — не знал никто, но после этого свирепого ужаса, после этой тысячи дней и ночей голого насилия, смерти, страдания, жизнь в будущем не могла не казаться сплошным праздником. Раны заноют завтра, контузии схватят за горло потом, осознание разора, неимоверности потерь, несказанности жертв придет позднее. А сейчас, как хорошо видно на этой полуистертой фотографии, жизнь обещает быть лазурной. Ведь отстояли, победили, выжили.
Читать дальше