Владимир Цветов - Отравители из Тиссо

— Отец, проснитесь! Пора вставать! — Цугинори, уже одетый в брезентовую куртку и клеенчатые штаны, в каких рыбаки выходят в море, осторожно тряс Сохати за плечо. — Отец, лодка готова.

Накануне Сохати засиделся с приятелями дольше обычного и, видно, поэтому никак не мог проснуться. Наконец он оторвал от подушки голову и непонимающе посмотрел на Цугинори.

— Отец, пора! — твердил сын. Но Сохати будто не узнавал его. Или не слышал. Сохати попытался встать, но ноги подкосились, и он тяжело рухнул на соломенную циновку — татами. Когда он, опираясь на циновку, встал, Цугинори подал ему дзори-тапочки с перепонками для пальцев ног. Но Сохати не мог самостоятельно обуться: ноги его дрожали.

— Может, сегодня останетесь дома? — предложил Цугинори.

— Черт побери, что вы будете есть, если отец не выйдет в море! — Сохати отбросил дзори, оперся о плечо Цугинори и заковылял к двери.

С помощью сына Сохати влез в лодку, и она отчалила. Кто-то из соседей, озорничая, пронесся на полном ходу рядом с лодкой Сохати, и ее подбросила волна. Сохати не удержался и упал за борт.

— Я же говорил, что вам надо остаться дома, а вы все хорохоритесь, — недовольно проворчал Цугинори, вытаскивая отца из воды.

— Дурак! — зло бросил Сохати, но жестом все же приказал повернуть к берегу.

На следующий день Сохати не поднялся с татами. В поликлинике его осмотрели, выписали лекарство, но от диагноза воздержались. «Кошачья пляска» — эти внушавшие ужас слова первым произнес сам Сохати. Цугинори отвез его в префектуральный город Кумамото, в больницу при местном университете.

Со столь тяжелым случаем «кошачьей пляски» в больнице еще не сталкивались. Санитарам пришлось привязать руки и ноги Сохати к кровати, потому что в судорогах он до крови обдирал о стены ногти, нещадно царапал себя. Сохати исходил слюной, кричал от боли, пока не срывал до хрипа голос. Он не спал. Пища не проходила в горло, а когда его принимались кормить через трубку, Сохати тут же рвало. Так продолжалось несколько недель.

— Прошу вас, дайте ему умереть. Пусть он не мучается, — сказала однажды доктору жена Сохати. В тот день судороги длились больше часа, и Сохати кричал так, что его слышали на улице. — Господин доктор, вы же должны облегчать людям страдания. Прошу вас, освободите от них мужа. — Жена Сохати с рыданиями опустилась на колени. — Господин доктор, будьте милосердным, убейте его!

Еще через неделю симптомы «кошачьей болезни» появились у жены Сохати, потом — у сына, у Цугинори. Болезнь пощадила лишь дочь Сохати — Фумиё.

Первым умер Сохати Хамамото. Девять лет промучилась его жена. Девять бесконечных лет просидела у постели больной матери Фумиё. А когда матери не стало, Фумиё принялась ухаживать за братом. Иногда Фумиё думала: чем она отличается от больных? Да, она может двигаться, может говорить и слышать. Но разве жизнь ее отличается от существования больных?

В начале 1956 года «кошачья пляска» приняла характер эпидемии. В апреле в больницу при заводе корпорации «Тиссо», расположенном в Минамата и выпускавшем ацетальдегид, поступила пятилетняя девочка. Она не могла ходить. Речь ее была бессвязной.

Она впадала в бред. Время от времени у нее начинались судороги. День спустя в больницу доставили сестру девочки с теми же симптомами. «Самые живые, самые непоседливые, самые смышленые дети, каких мы только знали», — сказали о девочках соседи. От матери девочек врачи узнали, что на их улице болен еще один ребенок — мальчик пяти лет. Приехав в поселок, чтобы осмотреть больного, врачи обнаружили признаки «кошачьей пляски» не только у мальчика, но и у его матери и двух старших ее сыновей.

1 мая 1956 года главный врач заводской больницы Хадзимэ Хосокава доложил департаменту здравоохранения префектуры Кумамото: «Вспыхнувшая в Минамата неизвестная болезнь имеет признаки эпидемии. В результате болезни оказывается пораженной центральная нервная система». В Минамата направились врачи из университета Кумамото. «Японский энцефалит», — вывели некоторые из них. «Церебральный паралич», — возразили им другие. «Наследственная атаксия», — настаивали третьи.

Вскоре университетские врачи сделали открытие, которое заставило отказаться и от поставленных диагнозов и от утверждения, что болезнь — эпидемическая, хотя к 1957 году в больницах Минамата и Кумамото находились уже 52 человека с одинаковыми симптомами. 20 из них умерли.