Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

Суд над задержанным боярином летописи описывают по-разному. По Новгородской первой летописи, «людие» «влечаху его на вече». Из этого летописного выражения видно, что расправа над Даниилом Ивановичем была осуществлена в формах вечевого суда, причем это был суд действительно народный, вершенный по инициативе демократических слоев населения [2180] Об этом говорит в своей монографии и В. Н. Бернадский. . Характерно что если в ряде летописей говорится, что Даниил Иванович сначала был подвергнут в качестве наказания физическим увечьям, а затем сброшен в Волхов, то летопись Авраамки фиксирует свое внимание на бесчестье, которое испытал боярин, судимый «чернью» («…казниша его позоры людьскыми…»).

Очень важна оценка суда над Даниилом Ивановичем, которая содержится в Новгородской третьей, четвертой и других летописях. Относясь отрицательно к действиям народа, эти летописи, однако, отмечают, что дело наказанного боярина должно послужить уроком для всех тех власть имущих, кто притесняет народ («бяше же и се дивно, или на укорение богатым, обидящим убогиа, или казнь диавола…»). Участь Даниила Ивановича сравнивается с участью разбойника, «зло деюща людем много», или татя, достойного смерти. Тем самым раскрывается социальный смысл «усобицы межи крестьян» (как называет Софийская первая летопись события, связанные с арестом и наказанием боярина Даниила Ивановича). Речь явно идет о волнениях черных людей (в лице Степанка и его товарищей), предъявивших крупный счет феодальной аристократии (в лице ее могущественного представителя Даниила Ивановича).

О том, что задержание и предание суду Даниила Ивановича не было актом личной мести последнему со стороны Степанка, можно судить по летописному рассказу об обвинениях, предъявленных на суде боярину другим лицом — одной женщиной («женой некоей»). Она, «выскочив посреди сонмища», заявила, «яко обидима есмы им». Значит, на суде разбирались «обиды», нанесенные народу властным представителем новгородского патрициата. «Обиженных», вероятно, было много, и если летописец рассказал лишь об одном выступлении на вече, то, очевидно, потому, что это было выступление женщины весьма решительной, не ограничившейся жалобами, но принявшей участие в физической расправе с обвиняемым («жена некая… отвергши женскую немощь, вземши мужскую крепость… дасть ему раны…»).

Сброшенный в воду Даниил Иванович был спасен одним рыбником, «людином», который взял его в свой челн. Тогда народ, «възъярившись на того рыбника», «разграбил» его дом. Сам рыбник скрылся. Очевидно, народ придавал большое значение акту вечевой расправы с боярином Даниилом Ивановичем и поэтому карал тех, кто не хотел с этим актом считаться. Ясно, что дело было не только в данном боярине (хотя, он, по-видимому, весьма ожесточил против себя народ). Речь шла о праве черных людей судить на вече неугодных им представителей власти.

Но если народ боролся за такое право, то спасшийся от народного суда боярин расценивал подобный суд как бесправие и, выражая интересы новгородского патрициата, предпринял решительные действия к подавлению всяких проявлений самовластия черных людей. Рассматривая все происшедшее с ним как «урон боярской чести» («хотя бещестие свое мьстити»), Даниил Иванович арестовал Степанка и подверг его пыткам («…нача мучити»). Комментируя действия Даниила Ивановича, летописец приводит следующее изречение: «хотя вред ицелити, паче болшу язву въздвиже». Смысл этого изречения, по-моему, следующий: боярин, сурово наказав главного организатора суда над ним самим, хотел пресечь дальнейшие попытки черных людей прибегать к вечевому суду в целях осуществления расправы с представителями боярства, которыми они были недовольны. Но результат получился не тот, которого желал Даниил Иванович: социальная «язва» лишь обнажилась еще больше. Народ открыто выступил на борьбу со своими угнетателями. Началась новая фаза антифеодального новгородского восстания.

Летописи очень хорошо описывают народное возмущение, вызванное расправой Даниила Ивановича со Степанком. По звону вечевого колокола собралось на Ярославле дворе вече, на котором было вынесено решение подвергнуть разграблению двор боярина Даниила. «Слышав же народ, яко изиман бысть Степанко, начаша звонити на Ярославли дворе вече, и сбирахуся людии множество, кричаху, вопиюще по многы дни: пойдем на оного боярина и дом его расхытим». Это был народный приговор боярину, не желавшему считаться с вечевым судом. Но еще раз следует повторить, что дело было не в одном Данииле Ивановиче. Он своими действиями выражал волю господствующего класса в целом. И народное движение в защиту Степанка приняло широкие размеры и глубокую антифеодальную направленность.