Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

Можно подумать, что взгляды черных крестьян в данном случае вполне совпадают с воззрениями самой великокняжеской власти, которая во всех официальных документах проводит точку зрения на черные земли как земли государственные. В действительности же эти взгляды в корне противоположны. В представлении великокняжеской власти государственная собственность на черные земли связана с вполне реальными правами: эта собственность предполагает право распоряжения ею, отчуждения, передачи земель (вместе с крестьянами) другим земельным собственникам. Черные же крестьяне мыслят свое подчинение великокняжеской власти, которой принадлежит обрабатываемая ими земельная площадь, прежде всего как гарантию того, что этой площадью не может распоряжаться никто, кроме них самих. Никто не имеет права на нее посягнуть, кроме выборных общинных административных органов. Черная земля как бы находится в вечном пользовании крестьян, на ней живущих, за это они платят государству дань и несут в его пользу другие повинности.

В крестьянском сознании земля великокняжеская четко выделяется из числа земель, принадлежащих боярам или монастырям. Так, черные гороховецкие крестьяне, с которыми в конце XV в. затеяли тяжбу монахи гороховецкого Васильевского монастыря, отстаивая свои земельные права, в то же время не претендовали на монастырские владения: «А нам, господине, — говорили они судье, — … до того [селища] Жуковского и до Покровского и дела нет; то, господине, и мы знаем, что то земли монастырские Великого Василиа» [875] АСЭИ, т. II, стр. 523, № 483. .

Для черных крестьян утверждение, что земля — государева (т. е. не боярская, не монастырская), почти равносильно тому, что она — крестьянская (отсюда выражения — «земля наша», «волостная»). Что же лежит, по мнению самих крестьян, в основе их права владения черной землей? В 1475–1476 гг. черные крестьяне Фокинской деревни Дмитровского уезда, Михаль и Глазко, так аргументировали это право, отстаивая одну пожню, которую у них оспаривали власти Кириллова-Белозерского монастыря: «…та, господине, пожня наша Остафьевская Фокинской деревни великого князя земля тяглая, а отца нашего, господине, Ермолина и деда нашего Остафьевская, и после, господине… косили мы ж ту пожню Остафьевскую» [876] Там же, стр. 151, № 229. . Таким образом, черные крестьяне отводят претензии монастыря в отношении пожни доводами о том, 1) что она принадлежит к числу великокняжеских тяглых земель, 2) что ею владели и эксплуатировали ее своим трудом предки Михаля и Глазка (отец, дед), 3) что и они сами теперь вкладывают свой труд в обработку данной земли. Значит, в крестьянском представлении хотя земля, о которой идет речь, и является великокняжеской, но ее законные владельцы, у которых отнять ее нельзя, это — крестьяне. А такими владельцами они выступают, с одной стороны, в силу исторической традиции (отдельные земельные участки переходят «изстарины» по наследству в пределах тех или иных крестьянских семей); с другой стороны, в силу того, что возделывается-то земля трудом крестьянским; без крестьян она лежала бы бесплодной.

Собственно, те же самые рассуждения, конечно, были не чужды и частновладельческому крестьянству, тоже потомственно владевшему земельными наделами, полученными от собственников земли. Но черные крестьяне отделяли себя от боярских и монастырских и своеобразие своего положения видели именно в отношении к земле. В их сознании укрепилась мысль, что контролировать их права на землю может только великий князь (а от его лица этот контроль осуществляют свои же крестьянские власти), в то время как в частновладельческих вотчинах между крестьянами и великокняжеской властью появилось вполне реальное средостение в лице бояр, князей церкви и т. д., имеющих своих приказчиков. И они лишили крестьян их прежних прав. В 1462–1478 гг. черный крестьянин Шаблыка Исааков сын Андреев так сформулировал свое право на пашенную землю и луг Лжевский в Горетове стане Московского уезда, оспариваемые у него посельским Симонова монастыря: «Тот, господине, луг Лжевской и пашня земля черная великого князя моей деревни» [877] АСЭИ, т. II, стр. 364, № 370. . Это — очень своеобразная (и, если угодно, противоречивая) формула, отражающая правосознание черного крестьянства. Шаблыка Андреев говорит здесь не просто о том, что он живет в деревне, построенной на великокняжеской земле, которой он пользуется. Шаблыка Андреев считает черную землю и деревню на ней своими, потому что они — великокняжеские и, следовательно, ими распоряжаются не бояре и монастырские приказчики, а крестьянская община, к которой он принадлежит. Крестьянское сознание не воспринимало и не могло воспринять всей сложности структуры феодальной собственности на землю, ее антагонистического характера и было склонно представлять себе идеальные порядки в пределах черных волостей в виде свободного общинного крестьянского землевладения, охраняемого великокняжеской властью от посягательств на него со стороны бояр и духовных корпораций. Отсюда — наивная (вопреки классовым интересам и стремлениям) вера в справедливость и доброжелательность к крестьянству (и прежде всего черному) со стороны великих князей.