Алексей Митрофанов - Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке. Пореформенный период

И далее — подробности: «В 7 час. они уже на фабрике, в душной мастерской, с 7 до 12, полтора часа на обед и снова работают до семи с половиной вечера. Всего в общей сложности 11 час., в едкой атмосфере пыли и нашатыря. Работают сдельно, не покладая рук, и самое большое вырабатывают 1 руб. 30 коп. в день, да каждый мастер имеет одного или нескольких учеников, которых просто в силу необходимости приходится жестоко эксплуатировать. Молодой рабочий, только что женившийся, уже не думает о мало-мальски сносной квартире или одежде, у него одна мысль: как бы не умереть с голоду. Как же жить человеку, у которого несколько человек детей? Вот почему в 40–45 лет он выглядит стариком, а вечные спутники его — горе, нужда и жулик казенки сложили ему песню о тени загробной».

Правда, процитированная газета называлась «Правдой» и, следовательно, могла быть несколько пристрастной.

Заметка в «Тульском утре», относящаяся уже к жизни безработного слесаря Оружейникова, лишь изредка кормящегося разовыми заказами с заводов, скорее всего ближе к истине: «Все семейство Оружейникова садится за стол попить голого чаю, а если кто из детей проголодался с обеденных щей, то в вечернем чае они отламывают корки черного хлеба и размачивают их в чаю, как вкусные сухари.

— Сегодня просили работу вынести, — заявляет жена мужу, — я забыла тебе сказать.

— Эксплоататоры эти самоварщики, — ругается Оружейников, — всей и работы-то на несчастную пятерку какую-нибудь дадут…

Тут Оружейников досадно и обидчиво выражается по адресу самоварных фабрикантов таким эпитетом, который не умещается в трех строках газетного столбца.

— Садись, что ли, чай пить! — предлагает жена, ставя на стол самовар Котыревской фабрики…

Оба супруга Оружейниковы, тяжело вздыхая, садятся за стол пить голый чай.

Проглатывая последний стакан, Оружейников спешит приняться за отделку самоварных ручек, чтобы получить к вечеру на фабрике 3–4 рубля.

— Дров опять нету… Того нету, другого нету, хучь ложись в гроб живым и помирай, — снова прорывается негодование у жены Оружейникова, перемывающей чайную посуду…»

Однако, несмотря на недовольство левой прессы, тульские самовары получались очень даже неплохие.

А вот Калуга славилась особым тестом. Борис Зайцев иронично замечал, что «вряд ли кому кроме калужанина записного могло бы оно понравиться», называл это тесто «медвяно-мучнистым». Не в лучшем виде вошло оно в одну из эпиграмм ростовского купца Титова:

Рецепт этого теста был несложен: «Сухари из чистого ржаного или пшеничного хлеба размалывались в порошок. Полученную сухарную муку всыпали в распущенный на огне сахар, смешивали с патокой и пряностями. Готовое тесто должно быть плотным, тяжелым, хорошо резаться ножом, но не представлять из себя клейкой, тягучей массы и рассыпаться во рту». Главная же его особенность в том состояла, что тестом лакомились в сыром виде.

Калужане тем тестом гордились, одно время в городе даже выходил журнал, который так и назывался — «Калужское тесто».

Тесто даже дарили возлюбленным:

К сожалению, сейчас это тесто даже представить себе невозможно.

Узкая специализация была, как правило, присуща городам уездным. Неудивительно — ведь если в большом городе все примутся, к примеру, сушить сухари, то обязательно возникнет перепроизводство этих сухарей. Когда же населения поменьше, есть надежда, что товар все-таки разойдется.

Была своя узкая специализация, к примеру, в уездном городе Торжке. Литератор И. Глушков писал: «Купечество новоторжское, будучи весьма богато, производит великие торги к санкт-петербургскому порту хлебом, юфтью, салом и другими товарами; также имеет в городе множество кожевенных, солодовенных и уксусных заводов; да и вообще все жители весьма деятельны: мужчины и женщины занимаются шитьем кожевенных товаров, а некоторые из первых хорошие каменщики, штукатуры или черепичные мастера. Новоторжская знатность есть хорошие козлиные кожи, тюфяки, чемоданы, портфели, маленькие бумажники и всякий кожевенный товар».