Джон Рэтклиф: Роковой бриллиант дома Романовых (Курьер царицы)

Полковник не был в состоянии бороться с демоном-искусителем, овладевшим его помыслами. Кто раз продал черту душу, тот продался навсегда: полковник Горленко украл у Насти голубой Могол и ускакал с степь в сопровождении проводника-китайца. Он оставил Насте как раз столько продовольствия, чтобы ей хватило на два дня. Ее приютили крестьяне, сжалившиеся над ней. У нее началась сильная горячка. Когда она, наконец, ослабевшая до изнеможения, была в состоянии продолжать свой путь верхом, она встретила передовые разъезды белой армии. Дело было уже 10 июля. Она без чувств упала с лошади, когда услышала это число, но сейчас же пришла в себя и попросила у командовавшего авангардом генерала милости разрешить ей во главе отряда добровольцев пробиться в Екатеринбург. Эта милость была ей оказана. Но красные защищали свои последние позиции с таким упорством; препятствия, которые они ставили наступающим, взрывая все мосты и дороги, были настолько велики, что Настя только 12 июля вместе с первыми разъездами белой армии могла проникнуть в Екатеринбург.

Советское правительство впоследствии начало разыскивать голубой Могол. Самого вора полковника Горленко нашли в степи с раздробленным черепом. Драгоценный бриллиант императорской сокровищницы исчез: китаец похитил его и скрылся бесследно в великом человеческом муравейнике Серединной Империи. Ни о нем самом, ни о бриллианте больше ничего не было слышно.

* * *

Тем временем Бренкен достиг Екатеринбурга. Он вышел из подъезда на последней станции перед Екатеринбургом и пошел пешком. Из вороньих пугал и лохмотьев, которые он купил у какого-то бродяги, он смастерил себе одежду, в которой выглядел точь в точь, как один из тех бесчисленных бездомных "грачей", шлявшихся по России из конца в конец до падения и после падения монархии.

Прибыв в Екатеринбург, Бренкен несколько дней шатался по городу. За это время он успел узнать все, что ему было нужно.

Полковник Горленко в свое время дал Бренкену фальшивое удостоверение на имя Лопатина. С этим удостоверением Бренкен отправился на Сысертский завод искать работы. Директор завода отправил мнимого рабочего прямо к Авдееву, сказав ему:

- Я здесь ничего не могу приказывать. Авдеев будет знать, нужны ли вообще новые рабочие.

Бренкен отправился к Авдееву. Этот здоровенный пролетарий только что вернулся со своего поста из "дома особого назначения". Было нетрудно догадаться, что под "домом особого назначения" подразумевается дом, где содержалась царская семья. Авдеев бегло просмотрел документ и потом резко и пытливо стал рассматривать Бренкена. Но этот бывший блестящий морской офицер после всех перенесенных им приключений и невзгод стал настолько похож на бродягу с большой дороги, что в глазах Авдеева не мелькнуло ни тени недоверия.

- Нам нужны люди, - заявил Авдеев, командовавший охранным отрядом. Нам приходится все время проводить на часах. Итак, я приму тебя на службу, товарищ! Сначала на время...

Таким образом Бренкен стал работать на заводе, среди рабочих которого было очень сильно революционное настроение, так что из их рядов, исключительно, набиралась охрана царской семьи.

Новый рабочий Лопатин, он же Бренкен, скоро стал самым ярым подстрекателем, каждый день и час страстно обвинявшим царскую семью и показавшим себя фанатичным приверженцем советской власти. Когда однажды один из рабочих, Анатолий Акимов со Злоказовского завода, который служил в отряде, охранявшим дом Ипатьева, на короткое время заболел, то Медведев настоял на том, чтобы вместо заболевшего был назначен его друг Лопатин. Так оно и вышло. С бьющимся сердцем, с грубым ругательством на устах, втихомолку бормоча молитву, бывший офицер, ныне фабричный рабочий, очутился в ближайшем соседстве с императрицей.

С ружьем наперевес он шагал по первому этажу, плевал на пол и прислушивался к страстным спорам рабочих, обсуждавших военное положение. Каждый день Бренкен собирал справки о белых отрядах. Но хотя с красного фронта все чаще приходили последние известия, казалось, что белые продвигаются вперед черепашьим шагом, в то время как чехословаки, по-видимому, даже отступали.

Подошло 24 июня. Настроение становилось все более и более угрожающим. Носились всевозможные слухи о чрезвычайном трибунале, которые будет судить царскую семью. Бренкену, благодаря тому, что он пользовался большими симпатиями у всех рабочих, удавалось устроиться так, что он попадал не в наружный караул, а всегда дежурил внутри. Он подружился со всеми, и все относились к нему очень хорошо. Якимов, бывший разводящим, все время покровительствовал ему.