Иван Лукаш - Голое поле. Книга о Галлиполи. 1921 год

- И-го-го-го, - приветствует он утро радостным ржанием.

А золотой котенок уже выпустил когти и затылку горячо и надо вставать, надо вытряхиваться со своими бебехами.

В синей пустыне ходит ослепительный золотой тигр, запускающий в землю миллионы яростно раскаленных когтей.

В нашем сером доме, внизу, возня: варят утренний чай. Под обваленным каменным навесом очага разложили костер и ставят, в очередь, на огонь свои манерки и жестянки, в мохнатом пуху черного нагара и копоти.

Ходят в одних штанах, без рубах. Бронзовые спины и бронзовые лица в саже. Глаза у всех точно подмазаны. Ходят как черти у пекла, колдуют над булькающим кипятком, присев на корточки, вместе и солдаты и офицеры.

Мягко уступают друг другу. Мягко, чтобы не заметили, стараются оказать друг другу тысячи маленьких услуг, тысячи маленьких, маленьких человеческих ласк.

- Господин поручик, я вам хворостку подкину.

- Ничего, ничего, спасибо ... Подкиньте, пожалуйста.

- Вы бы чай засыпали, Сапунов, а то кипит.

- Сею минуту, г-н ротмистр, только наверх сигану.

- Да зачем же сигать, вы у меня щепотку возьмите.

Здесь все на вы, здесь в каждом жесте мягкая предупредительность и мягкая вежливость.

Очаг дымит. Дым режет глаза и все трут их, щурятся, отфыркиваются, точно молодые щенята-черти у пекла.

Когтистое солнце уже накалило пыль, повисшую над бурой площадью. У грузовых машин начались утренние занятия.

Обучают мотору. Стоят на пустыре у грузовых машин кучка белых рубашек и одна из них поясняет баском, с бархатистой хрипцой.

- Ежели теперь цилиндра наклонена, то и происходит взрыв... Вам понятно?

- Точно так. Ежели цилиндра наклонена...

- Балансируя и покачиваясь движутся гуськом по дороге у каменной серой гряды турецкого кладбища солдаты с самодельными коромыслами через плечо. Это дневальные тащут свежую воду от фонтанов.

Радостно звенит в жестяных баклагах вода. Плескает, и за дневальными, по серой пыли, тянутся влажные темные кляксы расплесканной воды.

Идет с баклагами и мой сосед вольнопер. Увидел меня, сощурил сначала карий, а потом голубой глаз и улыбается.

- Берегитесь... Мужи-водоносцы шествуют.

За каменной грядой, на пустырях, где точно циклопами сложены ряды тяжелых плит-скамей, сидят белые стаи белых рубах. Сумрачно хмурятся под солнцем, шелестят тетрадками, пишут; а у маленького офицерика-профессора посверкивают на небо огромные очки снопами ослепительных лучей.

- Теперь мы проведем параболу к точке Б...

На ржавой железной доске начерчены мелом сегменты и секторы, падающие арки линий, белая путаница алгебраических формул.

К щелинкам в каменной гряде припали девченка-турчанка и турчаненок в красной феске, горящей на солнце, как рубин. Оба вытянули золотистые тонкие мордочки и смотрят во все коричневые глаза на снопы ослепительных лучей от страшных очков эффенди. Смотрят и пугливо щебечут.

У лавки земско-городского союза стоят гуськом военные жены. У многих ребята на руках. Ждут в очереди земского хлеба и земской манной каши.

К пляжу, надвинув на лоб фуражки, тянутся купальщики. Ровно и крепко хрустя сапогами протопотал белый караул. Все отмахивают враз руками. Отмахнут и хватят крепкий припев.

- Эй, да, горе не беда...

А когтистое солнце стелет уже золотую мглу зноя. Духота давит к полдню как жернов. В полдень по обгорелым пустырям сонно бродит белая пыль.

Глянцевитые от пота Сережки полузасыпают на часах, и пошатываются, расставив циркулем черные, худые ноги. Лавки кое-где запирают ставнями. Шершавые, лохматые собаки забираются в мраморные раковины иссякших фонтанов, ищут холодка и тени на прохладном камне.

В кофейнях к полдню тянут из белых чашечек горьковатый кофе запивая каждый горячий глоток холодной прозрачной водой из запотелых звонких стаканов. В лавках у стоек русские солдаты подолгу, не спеша, торгуют пухлощекие помидоры и делят меж собою дыню, нарезав ее влажными оранжевыми ломтями. На стойке - горки зеленых корок и мокрая каша волокнистых дынных зерен.

Пыльная пустота.

В золотистой мгле зноя умолкает море. Море глохнет и заволакивается сиреневым туманом.

И до вечера зной и белая пыльная пустота.

До вечера, когда солнце будет желтеть и остывать и синие стайки туч начнут искать подле него легкого ночлега. До вечера, когда над синей линией гор подымутся и станут недвижно сверканья солнечных копий. И застынут поднятые копья солнечной стражи и будут гаснуть в вечернем океане. А потом и багряный океан отольет, отхлынет за горы без звука.