Томас Рид: Пропавшая сестра

Мы решили первое время избегать мест, посещаемых обыкновенно моряками, чтобы не быть пойманными и водворенными снова на "Надежду".

Через несколько дней Бурный нашел себе занятие. Мне же он предложил пока заняться продажею газет. Я, конечно, с радостью принял это предложение.

На следующий день, рано утром, Бурный отправился на работу, а я в редакцию за газетами. Мой первый дебют был необыкновенно удачен. Я распродал к вечеру все газеты и получил 100 центов чистой прибыли. В этот день я был самым счастливым человеком на свете. Я спешил домой, чтобы поскорее увидеть Бурного и сообщить ему о своих успехах.

Когда я пришел домой, Бурного еще не было. Проходил час за часом и, наконец, наступила ночь, но Бурного все не было. На другой день он тоже не пришел. Я пробродил весь день по городу, надеясь где-нибудь его встретить, но поиски мои были напрасны.

Прошло три дня, а Бурный не показывался. Моя квартирная хозяйка забрала все мои деньги и через несколько дней вежливо простилась со мною, пожелав мне всяких благ, и довольно ясно намекнула мне, чтобы я не трудился возвращаться к ней.

Итак, я был брошен! Один, без знакомых, без денег, без крова, в чужом, незнакомом городе! Я бродил по улицам со своими мрачными мыслями, пока не почувствовал страшной усталости. Я сел на ступеньках крыльца одного ресторана, чтобы немного отдохнуть. Над дверью бакалейной лавки, находившейся на противоположной стороне улицы, я прочел имя и фамилию: "Джон Салливэн". При виде этой знакомой фамилии во мне пробудилась надежда.

Около четырех лет тому назад один бакалейный торговец, с которым мои родители имели дела, эмигрировал в Америку. Звали его Джон Салливэн. Разве не могло быть, что эта лавка принадлежит именно тому человеку?

Я встал и перешел через улицу. Войдя в лавку, я спросил молодого человека, находившегося за прилавком, дома ли мистер Салливэн.

- Он наверху, - сказал юноша. - Вы желаете повидаться с ним?

Я ответил утвердительно, и мистера Салливэна позвали вниз.

Джон Салливэн, которого я знал в Дублине, был массивного роста с рыжеватыми волосами, но тот, который вошел в лавку, был человеком около шести футов, с темными волосами и длинной черной бородой.

Салливэн, который эмигрировал из Дублина в Америку, и Салливэн, который стоял передо мной, были два совершенно различных человека.

- Ну, мой милый, чего вы хотите от меня? - спросил собственник лавки, бросив на меня любопытствующий взгляд.

- Ничего, - пробормотал я в ответ, сильно сконфузившись.

- Тогда зачем же вы меня звали? - спросил он.

После мучительного колебания я объяснил ему, что, прочитав его имя на вывеске, я надеялся найти человека, которого зовут так же, как и его, с которым я был знаком в Ирландии и который эмигрировал в Америку.

- Ага! - сказал он, иронически улыбаясь. - Мой прапрадедушка приехал в Америку около 250 лет тому назад. Его звали Джоном Салливэном. Может быть, вы его подразумевали?

Я ничего не ответил на этот вопрос и повернулся, чтобы оставить лавку.

- Постойте, мой милый! - крикнул лавочник. - Я не хочу, чтобы меня беспокоили и заставляли спускаться вниз из-за пустяков. Предположим, что я тот самый Джон Салливэн, которого вы знали; чего же вы бы от него хотели?

- Я бы посоветовался с ним, что мне делать, - ответил я. - Я здесь чужой, не имею ни квартиры, ни друзей, ни денег!

В ответ на это лавочник стал меня подробно расспрашивать обо всем, подвергая меня самому строгому допросу и, видимо, желая удостовериться, правду ли я говорю или нет.

Выслушав все, он посоветовал мне вернуться на "Надежду", с которой я бежал.

Я сказал, что такой совет не могу исполнить, и что, кроме того, уже около трех дней ничего не ел.

Мой ответ сразу изменил его отношение ко мне.

- Вильям! - сказал он, - не можете ли вы найти какое-нибудь дело для этого мальчика на несколько дней?

Вильям ответил, что может.

Мистер Салливэн ушел наверх, а я, решив, что дело относительно меня покончено, повесил на гвоздь свою шляпу.

Семейство лавочника помещалось в комнатах, расположенных над лавкой, и состояло из его жены и двух детей, из которых старшей девочке было около четырех лет.

Я обедал за одним столом вместе с семейством лавочника и скоро близко сошелся с ними и полюбил их. Ко мне тоже относились все хорошо, по-родственному, как к члену семейства. Маленькая девочка была существом эксцентричным, даже для ребенка; говорила она редко и мало. Когда же ей приходилось говорить, то она к каждой своей фразе прибавляла слова: "Господи, помоги нам!" Этому выражению она выучилась от слуги-ирландца, и никакие наказания не могли отучить маленькую Сару от этой привычки.