Литтон Стрэчи - Королева Виктория

Впрочем, у него был друг — или, скорее, наставник. Барон, снова утвердившись в королевской резиденции, от всего сердца желал служить во благо принцу, как более двадцати лет назад служил его дяде. И хотя теперешняя ситуация во многом походила на прежнюю, отличия, тем не менее, были немалыми. Вероятно, в каждом случае трудности были в равной степени велики, но нынешние проблемы были значительно сложнее и интереснее. Юный доктор, неизвестный и незначительный, не имеющий за душой ничего, кроме собственной сообразительности и дружбы малозначимого принца, превратился в высшего поверенного королей и министров, зрелого годами, репутацией и мудростью богатейшего опыта. Он мог позволить себе относиться к Альберту с отцовской любовью и авторитетом, но, с другой стороны, Альберт не был Леопольдом. Барон прекрасно сознавал, что у Альберта отсутствуют присущие его дяде твердость и честолюбие, равно как и непреодолимое стремление к личному величию. Он был добродетелен и благонамерен, он был умен и образован, но не проявлял ни малейшего интереса к политике и не обладал даже признаками властного характера. Оставленный без присмотра, он почти наверняка превратился бы в возвышенное ничтожество, в беспомощного дилетанта-эстета, в дворцовый придаток без власти и влияния. Но его не бросили: Стокмар об этом позаботился. Ни на шаг не отходя от своего ученика, барон-невидимка неустанно толкал его вперед по тропе, протоптанной много лет назад Леопольдом. Но на этот раз конечной целью было нечто большее, чем заурядная царственность, достигнутая Леопольдом. Награда, которую Стокмар со всей его энергией и беззаветной преданностью заготовил для Альберта, была воистину огромной.

Самым сложным в этом предприятии было начало. Альберт легко приходил в уныние: стоило ли бороться ради того, чтобы сыграть роль, вызывающую у него тоску, и в которой, что совершенно ясно, никто, кроме дорогого барона, не желает его видеть? Куда проще и спокойнее пустить все на самотек. Но Стокмар не мог этого допустить. Он постоянно играл на двух струнах — чувстве долга Альберта и его личной гордости. Неужели принц забыл те благородные цели, которым должна быть посвящена его жизнь? Неужели он допустит, чтобы им самим, его женой, семьей, самим его существованием управляла баронесса Лейзен? Последний аргумент был особенно весом. Альберт не привык никому уступать, а теперь это было унизительнее, чем когда бы то ни было. Но его раздражало не только положение баронессы при дворе; существовала еще одна, и более серьезная, причина недовольства. Он прекрасно понимал, что интеллектуально превосходит жену, и все же, обнаружил он к своей крайней досаде, существуют области ее ума, над которыми он не властен. Когда, подстрекаемый бароном, он пытался заговорить с Викторией о политике, она уклонялась от темы, переходила на общие рассуждения и затем начинала говорить о чем-нибудь другом. Она относилась к нему так же, как когда-то к дяде Леопольду. Когда же наконец он запротестовал, она ответила, что ей просто лень об этом говорить, что когда она с ним, ей не хочется забивать голову столь скучным предметом, как политика. Извинение было хуже самого прегрешения: разве это он был женой, а она мужем? Выглядело почти так. Но барон утверждал — корень всех неприятностей кроется в Лейзен: именно она подстрекает королеву иметь секреты и, что еще хуже, эксплуатируя природную бесхитростность Виктории, побуждает ее (подсознательно, безусловно) объяснять свое поведение ложными причинами.

Мелкие противоречия еще более усугубляли дело. У супругов не совпадали вкусы. Альберт, воспитанный в спартанской простоте и привыкший рано вставать, считал дворцовый распорядок слишком утомительным и в пол-одиннадцатого его можно было видеть дремлющим на софе; тогда как любимым развлечением королевы были всенощные танцы, после чего она выходила на дворцовый портик и наблюдала восход солнца над собором святого Павла и башнями Вестминстера. Она любила Лондон, а он ненавидел. Только в Виндзоре он чувствовал, что может нормально дышать. Но и Виндзор имел свои недостатки: хотя днем он мог рисовать, гулять, играть на рояле, после обеда черным покрывалом опускалась скука. Ему бы хотелось пригласить известных ученых и писателей и, выслушав их мнение по различным вопросам искусства и науки, высказать свое собственное; но, к сожалению, Виктория «не обладала достаточным воображением для поддержания разговора с такими людьми». Зная, что не сможет на равных участвовать в их беседах, она настаивала на неизменности вечерних ритуалов. За традиционным обменом банальностями с представителями свиты следовали, как обычно, круглый стол и книги с гравюрами, в то время как принц играл партию за партией в шахматы со своими адъютантами.