Аполлон Коринфский - Народная Русь

Суеверна душа народа-пахаря; но, и при всем заведомом суеверии, он — добрый сын матери-Церкви. Во всяком важном случае жизни привык обращаться он с горячей, из глубины сердца идущею молитвой к Богу. А что же для него может быть важнее всего, связанного с думой-заботой о хлебе. И приступает он к каждому своему новому труду в поле не иначе, как с благословения Божия. Приходит чудодейница-весна, пробуждается к новому плодородию Мать-Сыра-Земля… И вот тянутся от храмов Божиих в поле по всей Руси великой молебные ходы крестные. «Поднимаются иконы» народом и в засуху-бездождие, и в ненастье хлебогнойное. Служатся благодарственные молебны и по окончании полевых работ; приносится в церковь для освящения всякая «новина». Дума народа о хлебе — этом чудесном даре Божием — с наибольшей яркостью выразилась в его окрыленном образностью, красном своей меткостью слове, неисчерпаемые богатства которого сохранились в сказаниях, пословицах, поговорках и всяких присловьях, записанных пытливыми собирателями неоценимого словесного богатства народного.

Хлеб в деревенском обиходе — «всему голова». Впрочем, по словам тысячелетней народной мудрости, он везде хорош: и у нас, и за морем. Хлеб — предмет первой необходимости для каждого человека. Это понятие выразилось в целом ряде таких поговорок, как «Только ангелы с неба не просят хлеба!», «Хлеб-батюшка, водица-матушка!», «Бог на стене, хлеб на столе!», «Дай Бог покой да хлеб святой!» и т. д. Любовно величает русская песня хлеб насущный, припеваючи:

В одной свадебной песне еще более ласковыми словами ублажается каравай хлеба: «свети, свети, месяц, нашему короваю! Проглянь, проглянь, солнце, нашему короваю! Вы, добрые люди, посмотрите, вы нашего коровая отведайте, вы, князь с княгиней, покушайте!» Другая — так и зовется, каравайною: «Коровай катается, коровай валяется, коровай на лопату сел, коровай на ножки встал, коровай гряды достал. Уж наш-то коровай для всей семьи годен, для всей семьи — чужой родни: чужому батюшке заесть, чужой матушке закушать, молодой княгине нашей утричком прикушать; молодому-то князю нашему сыто-насыто наесться!».

Красно говорит охочая до крылатого словца деревня о хлебе-батюшке, послушать любо. «Хлеб за брюхом не ходит!» — молвит народ, всю жизнь ходящий за хлебом и около хлеба. «Ищи — как хлеба ищут», — прибавляет он к этому слову меткое присловье, указывая на трудность добывания хлеба. «Как хочешь зови — только хлебом корми!» — вылетает из народных уст окрыленный голосом голодной нужды прибауток. «И пес перед хлебом смиряется!», — цепляется за него другой, еще более резкий по своей неумытой-неприглаженной правдивости. Но тут же у мужика-хлебороба про запас и третье — веселенькое — словцо. «Что нам хлеб — были бы пироги!», «Где хозяин прошел, там и хлеб уродился!» — приговаривает он.

Народ не считает деньги за двигателя жизни. «Не держи денег в узлу, держи хлеб в углу!» — говорит его устами житейский опыт. — «Ел бы богач деньги, кабы убогий хлебом не кормил!» — дополняет он высказанную мысль: «И беду можно с хлебом съесть!», «Не дорог виноград терский, дорог хлеб деревенский: немного укусишь, а полон рот нажуешь!», «Без хлеба — смерть!», «Хлеба ни куска, так и в тереме тоска; а хлеба край, так и под елью рай!», «Палата бела, а без хлеба — беда!», «Хлеб на стол, и стол — престол; а хлеба ни куска, и стол — доска!», «Без хлеба — не крестьянин!». Неприхотлив русский пахарь: «Как хлеб да квас, так все у нас!», — похваляется он: «Хлеб да вода, мужицкая еда!», «Хлеб (ржаной) — калачу (пшеничному) дедушка!», «Калач приестся, а хлеб — никогда!», «Покуда есть хлеб да вода — вполбеды мужику лихая беда!»…

Любит погуторить честной деревенский люд; никогда он не прочь — острым словом перекинуться. А и метко же бывает об иную пору это словцо мужицкое: скажешь — как пить дать, не в бровь, а в самый глаз попадет!.. «Родись человек — и краюшка готова!» — гласит оно. «Без краюшки — не прожить и седой старушке!», «Люди за хлеб — так и я не слеп!», «Каков ни есть, а хлеб хочет есть!», «Урод-урод, а хлеб в рот несет!», «Голодной куме — все хлеб на уме!» — словно житом ниву засевают, сорят по людям присловиями одни люди добрые. «Не я хлеб ем, а хлеб — меня ест!» — пригорюниваются другие. «Мужик на счастье засеял хлебца, а уродилась лебеда!» — махают рукой третьи. Но навстречу этому слову идет уже и новое, хотя в стародавние времена сложившееся в народной Руси: «Это что за беда, коли во ржах лебеда; а вот нет хуже беды — как ни ржи, ни лебеды!», «Всем сытым быть — чистого хлеба не напастись: проживем — не умрем, коль с лебедой пожуем!», «Не всем пирог с начинкой, кому — и хлебец с мякинкой!» Охотники до зелена-вина государева от словец о хлебе не прочь зачастую перейти и к присловьям о «хлебной водице». А чем не красны хотя бы такие прибаутки, например, как: «Нет питья лучше воды, коли перегонишь ее на хлебе!», «Хлебом мы сыты, хлебом мы и пьяны!», «Полюби Андревну (соху), так и хлебом брюхо набьешь, хлебным пойлом горе зальешь!»