Игорь Морозов - Забавы вокруг печки. Русские народные традиции в играх

Оглянулся еще раз, и сам давай хохотать: на порожке кошка Белогрудка, ребячья любимица, лапкой мордочку моет. Вот суседка, так суседка!

Ну да правда, рассказывал ребятушкам дедушка Власий, что кошки да собаки у домового в любимчиках ходят. Он и сам порой может котом обернуться, да как начнет по подполью шастать — все мышки-ворушки со страху по углам позабьются! Да и хозяюшке тоже забота — только успевай кринки с молоком от озорства такого подале прятать, а то, глядишь, к утру одни одонки останутся.

В дедушке Власии все малые ребятушки — Степа, Митя, Аннушка, Катя, Мишутка, Николка да Ванюша души не чают. И есть за что. Дедушка Власий — на все руки мастер. Как он сам любит приговаривать: «И швец, и жнец, и на дуде игрец!» Старенький дедушка, сухонький, да и ростом невелик, а как возьмет в руки косу — и молодой за ним не угонится. В других делах он тоже мастак. Ребятки к нему вечно пристают: то колясочку-коняшку на колесиках просят смастерить, то фурчалку, то мячик берестяной для игры сплести, то куколку из дерева вырезать, да не простую, а чтобы ручки и ножки у нее двигались; дернешь за веревочку, она и начнет выплясывать, ногами да руками коленца выделывать. Тятя иной раз увидит, как деда Влас ребят забавляет, и станет его урезонивать: «Что ты, батюшко, сарыни этой потакаешь? Нёчё захребетников этих баловать!» А дедушка улыбнется, да: «Не дело говоришь! Сказывают: стар хочет спать, а молодой играть. Не весь век скучать, пускай потешатся!» Вот челядёшки целыми днями около деда и крутятся, а он их и потешит, и на ум наставит.

Любят ребятушки, когда дедушка Влас разные истории рассказывает, он их знает видимо-невидимо, весь день не ешь, не пей, только его слушай. Что ему на глаза ни попадется, про то у него уж и сказ готов. «Хотите, — спрашивает, — про Кота Котонаевиця расскажу, почему у него в ноци глаза светятся? Вот, говорят, есть така гадюцька махонька да серенька. Медянкой зовут. Наше счастье, сказывают, что у той медянки глаз нет, а то бы кажный Божий день сорок матерей плакало бы, у которых медянки-те дитяток до смерти искусали». — «Куда ж у ней глаза-то подевались?» — «Да вот мне еще мой дед рассказывал, что в давние-те годы у кота-то глаз не было, он все в избе-то жил, под пецькой сидел, на улицу гулять не хаживал: сидит себе в тепле, посиживает да помыркивает, мышей за хвост поимывает.

А у медянки глаза-те здоровущие были, ровно уголья каленые, и днем, и в ноци огнем горят. Как глянет на доброго человека, так того и оторопь возьмет, с места ему не стронуться и языком не шевельнуть. Много народу змея-та погубила, много дворов да деревень разорила.

Вот случилось медянке на великий праздник (на Илью что ли?) в одну деревню заползти. Народ в ту пору на лугу за деревней собрался, там пирование да гуляние было. Заглянула змея-та по домам — никого нету, все на праздник ушли. «Ну, — думает, — влезу-ко под пецьку да там посижу, хозяев подожду». Под пецьку шорнула, глядь — а там кот сидит, песни поет, мышей пасет. Стала медянка на него свои глазища-те таращить; а Коту Котонаевицю все нипочем — знай себе мыркает да хвостом шевелит, да лапой водит. Удивилась тут медянка: «Это что за зверь такой, взору моего не боится? Видно, силища в нем богатырская!» Вот и начала она к коту подлещиваться: «Челом, — говорит, — бью, здорово, чудище подпецьное, как тебя звать-величать не знаю, не ведаю. Забрела я в твой дом в гости, хотела под пецькой полежать, людей подождать, пока они с празд-ницька не воротятся». — «А что за нужда тебе до людей-то?» — «Да больно уж много их на свете развелось, совсем от них покоя не стало. Вот и задумала я род-то людской поповывести: как встречу человека, глазом на него зыркну, так он и обомрет, тут-то я его жалом и дойму».

Услыхал такие речи Котонайко, жалко ему хозяев своих стало. «Как бы, — думает, — мне змеищу-ту обхитрить?» Покумекал маленько, да и говорит: «Ну коли путь такой дальний держишь, негоже мне тебе отказывать: полежи да отдохни тут маленько, сил поднакопи. Токо дай-ко мне часок-другой глаз твоих поносить: хочу я на праздницек сбегать — на людей посмотреть, да себя показать; совсем я истомился под пецькой-то сидюци, серых мышей пасуци, тараканов гоняюци, света белого не видюци». Жалко было медянке с глазами-то расставаться — ну да что делать! «Ладно, — говорит, — дам я тебе глаза поносить. Токо ты допоздна-то не загуливайся, чтобы как люди-те с празд-ницька придут, мне с ними поскорей разделаться!» Схватил тут Котонай медянкины глаза — и был таков! По деревне бежит, глазом поведет — все вокруг обмирает, все встречные-поперечные от Кота Котонаевиця разбегивают-ся, все зверя диковинного приужахиваются.