Александр Доманин - Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники

Другой знаковой фигурой, появившейся в то утро в лагере Темучина и затем сопровождавшей хана в течение четверти века, до самой своей смерти, стал еще один тайджиутский утэгу-богол из племени йисут по имени Джиргоадай. Знакомство его с Темучином состоялось при примечательных обстоятельствах. Хан спросил у пленных тайджиутов, не знают ли огни, кто подстрелил в битве его коня (он явно скрывал факт собственного ранения), ведь стрела прилетела именно с той стороны, где находились простые люди улуса, а не от тайджиутских багатуров Аучу. И Джиргоадай смело ответил: «Это я стрелял! Можешь казнить меня, хан, можешь миловать — но если удостоюсь милости, то буду служить тебе верно». Темучин, покоренный доблестью меткого стрелка, простил его и поставил в войско десятником. В знак свершенного им подвига (а как еще можно расценить ранение, нанесенное самому хану?) Темучин даже дал ему новое имя: Джиргоадай превратился в Джебэ («джебэ» по монгольски означает «стрела»). Вскоре он из десятника стал темником и одним из талантливейших полководцев Чингисхана. Джебэ был одним из двух (наряду с Субэдэем) руководителей прославившегося в истории рейда, победителем русских на Калке.

В степи же после победы над тайджиутами положение Темучина резко изменилось. Вскоре были разбиты остатки тайджиутского войска, его вожди Аучу-багатур и Ходан казнены, а простые воины влились в армию Темучина. Пожалел хан только одного своего врага — Таргутай-кирилтуха. Темучин сохранил ему жизнь — может быть, из уважения к его старости, а может быть, вспомнив, что четверть века назад, когда Таргутай так же владел его жизнью и смертью, вождь тайджиутов тоже отказался от казни юного наследника Есугэя.

1201 год стал одним из переломных годов для Темучина. Теперь он мог уже с полной уверенностью называть себя ханом монголов, ибо все соперники, которые могли претендовать на это звание, были разбиты. Но Темучин поставил перед собой новую высокую цель, на пути к которой врагов и соперников у него было еще больше. Целью этой стало создание Великой Монгольской Державы, которая бы объединила под властью одного хана всю Великую степь.

Победы 1201 года сделали Темучина одной из ключевых фигур в Великой степи. По его слову могли в одночасье подняться до двадцати тысяч монгольских конников. В сущности, он уже достиг могущества своего знаменитого предка Хабул-хана, сильнейшего из правителей монголов за всю историю этого кочевого народа. Казалось бы, можно почивать на лаврах, — но не таков был достойный правнук Хабула.

Темучин отлично понимал, насколько еще непрочно его положение: в конце концов, Амбагай-хан, обладая не меньшими силами, чем он, закончил жизнь прибитым к деревянному ослу. Потенциальных врагов хватало. Это и татары, обозленные, но далеко не сломленные поражением 1196 года. Да и само это поражение коснулось лишь одной, северо-восточной, ветви татарского народа. Южные же племена татар, чрезвычайно многочисленные, оставались, по сути, самой внушительной силой в степи — силой, которую сдерживало только отсутствие единства. Это и битые, но непокоренные меркиты — родовые враги Борджигинов, готовые сражаться с наследником Есугэя до последней капли крови. Это и далекие, но весьма грозные найманы, один из вождей которых, Буюрук-хан, уже проявил себя как враг Темучина, поддержав Джамуху во время его недолгого гурханства. Да и старые союзники-кераиты — во всем ли можно было им доверять? Ведь у верного соратника и названого отца Темучина, Тогрил-хана (теперь его обычно называли Ван-ханом, добавляя к китайскому рангу вана исконно степной титул хана), вырос и вошел в полную мужскую силу сын и наследник Нилха-Сангум, который, по слухам, давно уже тяготился союзом с Борджигинами. К тому же, сам Ван-хан был уже стар, — удержит ли он бразды правления в своих руках? Темучин хорошо помнил, что Тогрил уже дважды терял власть, будучи свергнут своими родственниками, и лишь помощь монголов — сначала Есугэя, а потом и самого Темучина — помогала ему восстановиться на престоле. Причем последний случай произошел совсем недавно, в 1198 году: тогда-то брошенный почти всеми своими ближними соратниками Ван-хан и был спасен названым сыном.

В общем, монгольскому хану было о чем серьезно задуматься. Особую тревогу с некоторых пор стали вызывать отношения с кераитами — самыми близкими соседями по степи. Зимой 1201–1202 годов в ставке Ван-хана был раскрыт заговор его ближайших нойонов, к которому, как говорили, примкнул и младший брат Тогрила — Джагамбу, до этого всегда бывший верным кераитскому владыке. Впрочем, заговором это можно было назвать с большой натяжкой: дело не пошло дальше слов, сказанных за спиной хана, — но слова эти были опасны. Дескать, хан — и никчемный человек, и бродяга, вечно просящий помощи у других степных владык. И народ он свой угнетает, и к власти над кераитами пришел, убив своих родных братьев. Можно ли верить такому хану, и не лучше ли поменять его на кого-нибудь другого? Вот есть Джагамбу, толковый воитель, достойный человек, к тому же личный друг монгольского хана Темучина, — не ему ли и владеть кераитским улусом?