Александр Доманин - Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники

Чингисхан. Китайская миниатюра

Следует напомнить, что определение точной даты рождения Чингисхана важно не столько само по себе (но и это, конечно, имеет немалое значение, хотя бы в плане возможных юбилейных торжеств: 850-летие Чингисхана — серьезная дата), сколько в контексте уточнения монгольской хронологии в догосударственный период. Да и с самой обычной человеческой точки зрения немаловажно знать, было ли Чингисхану за пятьдесят, когда он был провозглашен великим ханом и начал свои великие преобразования, или же ему не было и сорока лет. Любому понятно, что у каждого возраста свои психологические отличия и, чтобы хорошо понимать логику исторических событий, надо четко представлять личность, которая эту историю творила, во всем ее своеобразии. Особенно это касается молодых лет Темучина, ведь именно в молодые годы личность подвержена наибольшим изменениям, и разница в двенадцать лет здесь неприемлема. Портрет исторического деятеля должен быть по возможности точным, в противном случае даже само объяснение тех или иных исторических событий будет полностью неверным. Достаточно сказать, для иллюстрации этого положения, о знаменитой «Троянской войне на Селенге» [39] Выражение Льва Николаевича Гумилева. . Две крайние даты приводят нас к тому, что Темучину было либо шестнадцать, либо двадцать восемь лет, когда его имя впервые прогремело по всей монгольской степи. Разница, понятно, колоссальная, к тому же подробно описанные события этой войны приобретают слишком уж разную окраску. По принятой нами датировке в это время Темучину был двадцать один год (или, возможно, двадцать лет), юношеская импульсивность уже осталась позади, но и осторожность матерого волка еще не пришла. И таких нюансов в ранней монгольской истории немало. Поэтому и в дальнейшем в этой книге монгольская хронология догосударственной эпохи основывается на определенной нами дате.

В завершение темы коснемся проблемы «темных лет» монгольской истории. Проблема эта не разрешена историками и по сей день. Заметим, что ни одна, даже самая поздняя из возможных дат рождения Чингисхана, ее не решает. Однако ранняя (1155 год) датировка увеличивает период молчания о деяниях Темучина едва ли не до двадцати лет с момента первого провозглашения его ханом, поздняя (1167 год) сводит его к восьмидесяти годам, но полностью это хронологическое затруднение не снимает. В той системе хронологии событий, которая далее будет применена в этой книге, это «время молчания» равно одиннадцати (или двенадцати) годам. Ясно, что в эти годы (ориентировочно, 1186–1197 гг.) какие-то события в монгольской степи происходили, но никаких сведений в источниках об этом нет. Особенно удивляет молчание «Сокровенного Сказания», которое самым подробным образом повествует о предшествующих и, наоборот, о последующих событиях. Об этих же годах — ни слова, словно бы упоминание о них было табу. Поневоле приходится задуматься, что же могло стать этому причиной. И здесь тоже помогает тщательный анализ источников. Во-первых, ряд авторов уверенно утверждает, что сама система табуирования в монгольском обществе существовала (например, после смерти младшего из сыновей Темучина и Борте, Тулуя, его имя стало запретным — то есть, его нельзя было произносить и, тем более, называть им детей). Известные нам табу все относятся к ханскому роду. Таким образом, можно предположить, что и «молчаливое десятилетие» имеет самое прямое отношение к хану монголов Темучину. Происходившее с ним в эти годы было объявлено «табу», и об этом запрещалось упоминать. Что же это могло быть? Вероятно, нечто такое, что далеко не красило великого основателя Монгольской империи. И кое-какие следы этого в источниках все же нашлись, хотя и отмеченные невнятно, скороговоркой. Так, в «Мэн-да бэй-лу» Чжао Хун пишет, что, по слухам, Чингисхан «в юности» более десяти лет находился в плену у чжурчжэней; Рашид ад-Дин упоминает о том, что в молодые годы Чингисхан трижды (!) попадал в плен к меркитам. Надо сказать, что чжурчжэньский плен достаточно вероятен, особенно в форме заложничества. Что же касается сугубо степных дел, то и такой вариант, в виде меркитского (или тайджиутского?) пленения вполне возможен. И, само собой разумеется, что этот достаточно позорный для великого хана отрезок жизни подвергся прямому запрету на упоминание, и в итоге остались лишь неясные слухи. Вероятно, Чжао Хун прав, говоря о более чем десяти годах плена. В таком случае именно на этот период падают «темные годы», и загадка монгольской истории находит свое разрешение.