Лев Гумилев - Хунну в Китае

В начале 312 г. Ши Лэ сделал вылазку и захватил в плен дуаньского принца Мобо. Ши Лэ проявил старые хуннские качества: пригласил пленника на пир, угостил его и отпустил с миром. Растроганный князь Дуани немедленно снял осаду и вернулся домой. Несчастным китайцам пришлось опять обращаться к табгачам.

Тоба Илу не отказал, и в 312 г. 200 тыс. (?) табгачей выступили в поход [107]. Хуннский полководец Лю Яо был разбит и сам получил семь ран. Хунны отступили, ночью перевалили через горы, поросшие лесом, и попытались оторваться от противника. Однако табгачи нагнали их в узкой горной долине и вынудили принять бой, быстро превратившийся в избиение. Хуннские трупы устилали землю на 100 ли (около 45 км) пути отступления.

Ли Кунь просил Илу продолжать наступление, но Илу категорически отказался, сославшись на усталость ратников и коней. На самом деле он не хотел усиления Китая, а разбитые хунны не казались ему страшными. Это спасло хуннов. В 315 г. Илу погиб от руки своего сына, победителя хуннов, которого отец хотел лишить наследства и убить. Того убил двоюродный брат, и распри ханов остановили продвижение табгачей. Новый энергичный хан Юйлюй обратился к западу и в 318 г. захватил «древние усуньские земли» [108], но в 321 г. был убит заговорщиками. Хунны за это время оправились от поражения и восполнили потери на севере приобретениями на юге.

Описанный эпизод показывает, что китайцы уже в начале IV века оказались не в состоянии оборонять свои исконные земли. Шаньси стала полем соперничества двух кочевых племен, перенесших свои давние распри на новую территорию, с населением которой они не считались. Соотношение сил определялось исключительно численностью конных стрелков и талантами полководцев, а также степенью порядка в ставке табгачского хана или хуннского шаньюя. Именно порядка особенно не хватало чрезмерно неукротимым табгачам, энергия которых часто обращалась против своих же вождей, тогда как хунны за свою долгую историю научились подчинять свои чувства интересам общего дела, так что управлять ими было относительно легко.

Если на севере, в степях Ордоса и Чахара, на границе пустыни Гоби, хуннский монарх представал как Великий шаньюй, то на юге, для завоеванных провинций, он являлся императором династии Хань, претендовавшей на традиционную законность. Правда, последняя была более чем сомнительна. Полуфантастичное происхождение Лю Юаня и Лю Цуна, да еще по женской линии, никого не обманывало, но ведь и династия Цзинь была не благо. Поэтому нашлось немало китайцев, которые умножили войска Лю Цуна, руководствуясь, без всякого сомнения, личными интересами. Хунны смотрели на это сквозь пальцы, потому что с 313 г. китайцы начали контрнаступление по всему фронту.

Потеря Чанъани в 312 г. не принесла хуннам большого ущерба, потому что чрезмерно растянутая линия фронта сократилась, что позволило хуннам легче маневрировать своей прекрасной конницей. Куда большую ошибку допустил сам Лю Цун, казнив пленного императора, заподозренного в сношениях с табгачами. Этим он развязал руки южанам, немедленно объявившим нового принца из дома Сыма императором Минь-ди, ибо, по учению Конфуция, два императора не могут существовать одновременно, как на небе всегда сияет только одно солнце. Бедный Минь-ди был вынужден начать свое правление на развалинах прекрасного города, поросших травой и бурьяном. Около сотни уцелевших семей ютились в разрушенных домах вокруг уцелевшей цитадели. У чиновников и офицеров не было ни одежды, ни оружия, ни печатей, а пищу они добывали, собирая съедобные растения. Но людей в Китае было много, и вскоре Чанъань отстроилась заново. Минь-ди осмелел и издал указ о немедленном подавлении мятежа хуннов. Указ содержал даже диспозицию, согласно которой Ван Сюнь из Ючжоу должен был ударить на Лоян с востока, принц Сыма Жуй — с юга, а войска княжества Лян (западная часть Ганьсу) — с запада [109]. Никто из полководцев не тронулся с места, зато хунны получили законный повод для возобновления наступательных операций.

В 313 г. хуннский конный отряд подошел к Чанъани ночью и зажег город. Жители разбежались, а император укрылся в цитадели, которую хунны немедленно осадили. Но, прекрасные конники, они не умели брать крепости и ограничивались блокадой. Китайская армия двинулась на выручку императору. Навстречу ей Лю Яо подтянул большие силы и нанес китайцам поражение. Однако, увлекшись успехом, он ослабил бдительность, и один из китайских офицеров собрал рассеявшихся после битвы воинов и напал на хуннский стан. Урон среди неготовых к бою хуннов был таков, что Лю Яо снял блокаду и оттянул войска для реорганизации. Империя Цзинь была на некоторое время спасена. Кажется странным, что Минь-ди был покинут большей частью подданных, незадолго перед тем добровольно признавших его императором. Но Сыма Жуй, правивший всем Южным Китаем, был по горло занят войной с собственным народом. Там продолжалось восстание беженцев из Северного Китая и из Сычуани, где против китайского гнета возмутилось племя бади. Население платило жизнью за произвол правителей, но, даже успев убежать от варваров, оно не нашло ни помощи, ни поддержки в Центральном Китае. Тогда обманутые люди восстали и боролись до тех пор, пока их не подавили [110]. Сыма Жуй вынужден был бросить Северный Китай и императора на произвол судьбы. Это было на руку хуннам.