Андрей Романов - Военный дневник

Зашел к нач<����альнику> шт<����аба> ген<����ералу> Гулевичу{101} проситься в Варшаву видеть мамa. Он говорил, что неприятель зашевелился, всюду напирает, и нам необходимо что-либо предпринять, чтобы парировать его удары. Гв<����ардейский> корпус подтянут к Варшаве, но куда его двинуть, еще неизвестно. Ждут сегодня возвращения главноком<����андующего> из Ставки. Он, вероятно, привезет необходимые сведения. Вообще наступает новый фазис войны, а именно активных действий с обеих сторон. И сам Гулевич того мнения, что надо активнее действовать и не терять из своих рук инициативы, как мы это всегда делали.

29 янв<����аря>

Узнал сегодня утром следующие печальные сведения. Неприятель повел вчера наступление на X арм<����ию>, на ее правый крайний фланг у [Ласдмена], против 3<-го> корп<����уса> и на левый от [Иоганисбурга]. Первый напор был на левый фланг, куда ген<����ерал> Сиверс и стянул резервы; на другой день они пошли против правого фланга и отбросили 4<-й> кор<����пус> Епанчина{102}, который, по официальному донесению Сиверса, "рассеян". В силу этих обстоятельств вся X арм<����ия> вынуждена была отойти назад, уперевшись правым флангом в Кр. Ковно, а левым - в новую группу у Остроленки. Итак, в один день нас выбили из Вост<����очной> Пруссии. Естественно, что весь штаб был очень опечален этим. Тут есть доля неожиданности, но и есть доля нераспорядительности. Неоднократно говорили главн<����окомандующему>, что нельзя держать армии без резервов. Но он был противного мнения, что резервов быть не должно. Все должны драться. В силу этого ни у одной арм<����ии> нет в резерве ни одного солдата. При этих условиях прямо невозможно парировать [неприятеля] фланговым ударом. Приходится брать [войска] с фронта, этим ослаблять фронт (тришкин кафтан), и немцы пользуются этим, чтоб вновь наносить удары по тому месту, откуда были сняты войска.

X армия Сиверса в ноябре была очень сильна (7 к<����орпусов>), и резерв вполне обеспечивал его фланги. Но вот решили, что это лишняя роскошь - иметь резерв, и у него отобрали 3 к<����орпуса>. А теперь вновь приходится везти ему II гв<����ардейский корпус>, XIX. Опять мы ослабляем Варшавский фронт. Чем кончится вся эта операция, мы узнаем на днях, но положение очень трудное. Кроме того, немцы подвозят свежие корпуса и можно ожидать, что еще где-нибудь они произведут напор.

Наш глав<����нокомандующий> из Ставки проехал прямо к Плеве в XII арм<����ию>, и там с глазу на глаз установили районы и планы действий. Сделал он это один, ибо никого с собой не взял. На это, как слышно, очень обиделись как ген<����ерал>-кв<����артирмейстер> Бонч-Бруевич, так и нач<����альник> шт<����аба> Гулевич, что при решении таких важных вопросов их совсем не спросили.

О результатах поездки главноком<����андующего> в Ставку сведений нет никаких. Положение, надо признать, очень серьезно, и решения должны быть очень взвешены и рассчитаны. А то многие боятся, что все же общего, цельного плана не выработали, а решают все по отдельным фактам. Вообще наш фронт удивительно мало маневрирует. Вся инициатива постоянно в руках неприятеля, а у нас даже самого мало-мальского цельного плана нет. А неприятель там. Все бросается туда. Ушел неприятель - мы отдыхаем, пока он снова не вздумает наступать. И так все время с самого начала войны. Бегаем за помощью, за неприятелем.

В 5 ч. Епанчин еще отошел назад под Ковно. Положение не выяснено. Наступление 12-й арм<����ии> не может быть начато раньше 1 февр<����аля>, то есть через три дня, когда закончится сосредоточение корпусов. Это может быть и запоздалой помощью. Во всяком случае, без общего маневрирования не обойтись. Надо же на что-нибудь решиться в конце концов. <...>

По поводу здоровья ген<����ерала> Рузского должен записать следующее. В последний приезд Ники в Ставку он меня спросил, как здоровье Рузского. Я ответил, что хорошо. Но все же поинтересовался узнать, почему меня спрашивает. Ники сказал, что он вообще слышал, что ген<����ерал>Рузский болен, сильно устал, разнервничался и, главное, что он морфиноман. Последнее я ни подтвердить, ни отрицать не мог, ибо впервые об этом слышу, но никаких намеков на морфий у меня нет. После этого разговора я присматривался ко всем мелочам, но ничего не мог заметить.

Из этого разговора одно, несомненно, ясно, что о здоровье Рузского были разговоры и довольно серьезные, иначе Ники при своей необычайной деликатности никогда бы не намекнул на морфий. По-видимому, этот вопрос сильно беспокоит Ники, и у него, наверное, было сомнение на счет нормальности Рузского, ибо морфий именно нарушает полную нормальность человека. Мне кажется, что все это есть симптомы нарождающихся сомнений относительно Рузского. И ежели эти сомнения появятся в достаточном количестве, то судьба Рузского может быть решена довольно определенно. Возможно, конечно, что, напротив, эти сомнения рассеются сами собой, и тогда картина будет иная, то есть положение Рузского окрепнет. Потом увидим, что будет. Пока же надо наблюдать. Интересно, как ему пройдет инцидент с Х арм<����ией>. За этот отход ген<����ерал> Жилинский был сменен. Ренненкампф уволен. Над Орановским висел дамоклов меч, и он сам предпочел уйти до того момента, когда дамоклов меч его не прикончил. Из разговоров слышал, что в Ставке только удивлялись, почему Орановский раньше не ушел. Значит, это давно подготовлялось. Рузский, по-видимому, не поддерживал Орановского и скорее был рад, что он ушел. До сих пор в приказе ему ни полслова благодарности. Это нехорошо!