Владимир Райцес - Процесс Жанны д'Арк

В другой раз между Жанной и следователем произошел такой диалог:

- На каком языке говорили с тобой святые? (Вспомним, что тот же вопрос ей задавали богословы в Пуатье).

- На прекраснейшем, и я их хорошо понимала.

- Как же они могли говорить, не имея органов речи?

- Я оставляю это на усмотрение господа. Их голос был красив, мягок и звучал по-французски.

- Разве святая Маргарита не говорит по-английски?

- Как же она может говорить по-английски, если она не англичанка?

Обычно же она отвечала прямо и просто. Да, она слышала «голоса». Слышала так же явственно, как слышит сейчас голос следователя. Да, она видела святых. Видела так же ясно, как видит сейчас перед собой судей. Это по их воле она оставила родной дом и пошла на войну. Да, она уверена, что именно ее избрал господь для спасения Франции: «Все, что я сделала, было сделано мной по велению бога и не иначе».

«Спрошенная, ненавидит ли бог англичан, отвечала, что ей ничего не известно о любви или ненависти бога к англичанам и о том, как он поступит с душами. Но она твердо знает, что все они будут изгнаны из Франции, кроме тех, кого найдет здесь смерть» (Т, I, 169).

Казалось бы, ничего большего судьям и не требовалось. Заявления подсудимой о том, что она получает приказы непосредственно от бога и его святых, - разве не были эти заявления неопровержимой уликой ереси, поскольку они не оставляли места для церкви, посредницы между богом и людьми? А если церковь здесь не при чем, то не ясно ли, что «голоса» и видения Девы - не что иное, как дьявольское наваждение?

Но все это было не так просто. Церковь никогда не отрицала возможности непосредственных контактов между человеком и божеством. Больше того, на признании возможности таких контактов основывалось само представление о святых. Главная трудность заключалась в том, чтобы отличить «божественное откровение» от «дьявольского наваждения».

Богословско-схоластическая «наука» оживленно дебатировала этот вопрос - особенно в конце XIV-начале XV в., когда он приобрел исключительную остроту и актуальность. В эти смутные времена постоянных войн, разрухи, массовых эпидемий и голодовок во Франции и в других странах Западной Европы появилось великое множество «пророков», «провидцев» и «ясновидящих». Их проповеди и призывы были далеко не всегда безобидными с точки зрения классовых интересов церкви. В форму мистических «откровений» облекались подчас идеи, угрожавшие самим основам феодального строя. «Революционная оппозиция феодализму, - замечает Энгельс, - проходит через все средневековье. Она выступает, соответственно условиям времени, то в виде мистики, то в виде открытой ереси, то в виде вооруженного восстания». [20] К. Маркс, Ф. Энгельс . Сочинения, т. 7, стр. 361. В этих условиях сама жизнь поставила перед теологией проблему критерия «откровений». Требовалось установить некие общие правила, руководствуясь которыми компетентные церковные органы могли бы в каждом конкретном случае решить, от кого исходят «голоса» и видения - от бога или от дьявола.

В те времена, о которых здесь идет речь, эта проблема была решена. Критерий был найден, и правила установлены. Богословы пришли к выводу, что все дело в личности «ясновидящего», в его поведении и (что особенно важно) в цели деятельности. Если он преисполнен христианского благочестия и ставит перед собой добродетельную цель, то он осенен «святым духом». Отклонения же от норм христианской морали указывали на дьявольский источник «вдохновения». Все, следовательно, зависело от оценки личности и поведения испытуемого тем или иным церковным органом. Это был субъективный критерий, который открывал безграничные возможности для произвола.

В деле Жанны д’Арк этот произвол проявился с полной очевидностью. Как известно, руанский трибунал не был первым церковным органом, который заинтересовался, от кого исходят «голоса» и видения Жанны. До него этим же вопросом занималась богословская комиссия в Пуатье. В обоих случаях богословы имели дело не только с одним и тем же человеком, но с теми же самыми фактами. И членам комиссии в Пуатье, и руанским судьям Жанна говорила одно и то же. Но, опираясь на одни и те же исходные данные, два в равной мере компетентных органа пришли к диаметрально противоположным выводам.

Комиссия в Пуатье отвергла предположение о дьявольских кознях и позволила девушке присоединиться к войску, посылаемому в Орлеан, «чтобы дать там знамение божьей помощи». Основанием для этого вывода послужила моральная чистота испытуемой (комиссия не нашла в ней «ничего, кроме доброты, смирения, целомудрия, честности и благочестия»), а также добродетельный и богоугодный характер той цели, которую она перед собой поставила: изгнание англичан.