Борис Соколов: Берия. Судьба всесильного наркома

Вот и я не верю. Не верю, что грузинские и абхазские товарищи доверительно делились с заезжим московским литератором, да еще и кандидатом в члены ЦК партии, своими горестями о том, что тогдашний член Политбюро и заместитель председателя правительства СССР в родной Грузии был хуже Ежова и банально сводил счеты с неугодными. Как мы увидим дальше, даже неосторожно сказанное слово о том, будто не сам товарищ Берия написал подписанный его именем эпохальный труд об истории большевистских организаций Закавказья закончилось для "антипартийных болтунов" весьма неприятным разбирательством в ЦКК.

Что же касается разговоров об исчезнувших во время Великой чистки людях, то Симонов наверняка должен был еще больше подобных слухов слышать в родной Москве или в Ленинграде. Да и в любой области и республике, где бывал писатель, он не мог не заметить массового исчезновения людей, хотя бы среди своих близких знакомых. В этом отношении Грузия ничем не отличалась от других регионов страны.

И насчет репрессий до 37-го года Симонов сгустил краски и вообще создал у неискушенного читателя впечатление, что Лаврентий Павлович задолго до Великой чистки выводил в расход партийно-хозяйственный актив Грузии и особенно Абхазии. Но это совсем не так. В конце 20-х, и особенно в начале 30-х годов, в связи с коллективизацией, Берии, как начальнику Грузинского ГПУ и начальнику секретно-оперативной части, а в 1931 году — еще и как председателю Закавказского ГПУ, приходилось подавлять многочисленные восстания крестьян — в Азербайджане, Аджарии, в той же Абхазии. Р.И. Пименов вспоминает, что его товарищ по камере меньшевик Симон Гогиберидзе участвовал в восстании в Абхазии, которое Берия в свое время и подавлял, а под конец жизни вот оказался в одной тюрьме с бериевцами.

Но в своих действиях против антисоветских повстанцев Берия не был оригинален. Точно так же подавляли в коллективизацию и до нее чекисты восстания в Сибири и на Украине, в Средней Азии и Казахстане, на Дону и на Кубани. Но нет достоверных свидетельств того, что и тогда, и позднее, в 1937–1938 годах, Лаврентий Павлович был более жестоким, чем его товарищи-чекисты и главы партийных организаций в других республиках, краях и областях. Отсутствуют и сколько-нибудь убедительные доказательства того, что во время Великой чистки размах репрессий в Грузии превосходил среднесоюзный уровень. Может быть, даже был немного меньше его. Но заслуга в этом скорее не Берии, а Сталина. Иосиф Виссарионович о родине помнил, земляков любил и уменьшал спускаемые из Москвы разнарядки на "врагов народа" для Грузии. Да и неудобно было бы Сталину назначать для исправления "перегибов" Ежова человека, который сам проявил чрезмерное усердие в проведении репрессий. Чрезмерное усердие в этом деле могло послужить предлогом для репрессий против слишком ретивого исполнителя на местах. Так случилось, например, с главой украинских коммунистов Петром Петровичем Постышев. Снятый с поста первого секретаря компартии Украины и назначенный первым секретарем Куйбышевского обкома, он побил все рекорды по арестам "врагов народа", после чего сам был благополучно арестован и расстрелян. Насчет Берии же, повторю, нет никаких данных, что в Грузии репрессии в 1937-м и в первой половине 1938 года, когда он был во главе местных коммунистов, отличались особенным размахом.

В годы Великой Отечественной войны имя и фотография Берии часто появлялись в центральной печати, как члена ГКО и наркома внутренних дел. После же войны Лаврентий Павлович стал полноправным членом Политбюро и заместителем председателя Совмина. Портреты его несли на демонстрациях во всех городах страны, его именем продолжали называть колхозы и совхозы. Однако оратором Лаврентий Павлович был никаким, с речами выступал, в сравнении с другими вождями, редко, да и род его деятельности не располагал к публичности. Ведь Берия возглавлял сверхсекретный Спецкомитет, занимавшийся разработкой и производством ядерного оружия. Поэтому в стране его знали меньше, чем таких коллег по Политбюро как Молотова, Жданова, Хрущева и особенно Маленкова, полуофициального наследника Сталина в конце 40-х — начале 50-х годов. По иронии судьбы, самый подробный материал, когда-либо опубликованный о Берии в советской печати вплоть до конца 80-х годов, — это отчет о рассмотрении Специальным Судебным присутствием его дела и о приведении в исполнение смертного приговора ему и его товарищам.