Владимир Горончаровский - Арена и кровь - Римские гладиаторы между жизнью и смертью

Преемники Августа, независимо от собственных вкусов, продолжали его политику в отношении гладиаторских игр, понимая их значение для поддержания своей популярности в народе. Конечно, нельзя было лишить людей права устраивать гладиаторские игры на поминках, но пасынок Августа Тиберий (14–37 н. э.) и для них сократил число гладиаторов. Он устраивал игры редко, но если принимал такое решение, то денег не жалел, предлагая уже получившим свободу опытным гладиаторам-профессионалам до 100 ООО сестерциев, чтобы они порадовали публику своим искусством (Suet. Tib. 34. 1). В этот период население Италии стремилось восполнить недостаток зрелищ всеми возможными способами: использовался любой повод потребовать от состоятельных людей проведения игр. В городе Полленции, как писал Светоний, «чернь не выпускала с площади процессию с прахом старшего центуриона до тех пор, пока силой не вынудила наследников потратить большие деньги на гладиаторские зрелища» (Suet. Tib. 37).

Короткое правление Гая Калигулы (37–41 н. э.) было отмечено триумфальным возвращением в Рим различных массовых зрелищ. Среди них гладиаторским играм отводилось особое место. Свидетельством этого стала попытка возвести недалеко от Септы [14] Септа (лат. "ограда") — место для голосования в народном собрании, представлявшее собой обнесенную мраморной стеной с портиками просторную прямоугольную площадь размерами 310X120 м на Марсовом поле. первый большой амфитеатр, под который снесли многие большие здания, но строительство так и не было доведено до конца (Suet. Cal. 21). Страстно любивший гладиаторские игры Калигула часто превращал их в демонстрацию своего произвола по отношению к гражданам. Человека, который обещал биться в качестве гладиатора, если император выздоровеет, он заставил исполнить обет, а сам смотрел, как тот сражается, и отпустил его лишь победителем, да и то после долгих просьб. Возненавидев некоего Эзия Прокула, за огромный рост и пригожий вид прозванного Колосс-эротом, Калигула «…во время зрелищ вдруг приказал согнать его с места, вывести на арену, стравить с гладиатором легковооруженным, потом с тяжеловооруженным, а когда тот оба раза вышел победителем — связать, одеть в лохмотья, провести по улицам на потеху бабам и наконец прирезать» (Suet. Calig. 35. 2). Он очень ревниво относился к вниманию и реакции зрителей. Так, «когда Порий, колесничный гладиатор, отпускал на волю своего раба-победителя и народ неистово рукоплескал, Гай бросился вон из амфитеатра с такой стремительностью, что наступил на край своей тоги и покатился по ступеням, негодуя и восклицая, что народ, владыка мира, из-за какого-то пустяка оказывает гладиатору больше чести, чем обожествленным правителям и даже ему самому!» (Suet. Calig. 35. 3). За плохой отзыв о его зрелищах можно было угодить на каторжные работы, подвергнуться клеймению раскаленным железом или перепиливанию пилой. Даже царственные особы не могли чувствовать себя в безопасности в его присутствии. Мавретанского царя Птолемея он принял в Риме с большим почетом, а затем умертвил только потому, что тот, явившись однажды на бой гладиаторов, привлек взгляды зрителей блеском своего пурпурного плаща. Молодой император, детство которого прошло в военных лагерях, иногда сам выходил покрасоваться перед публикой в вооружении секутора или фракийца, особенно когда был полностью уверен в собственной безопасности. Однажды он бился с мирмиллоном из гладиаторской школы на деревянных мечах, и тот нарочно упал перед ним, тогда император прикончил противника железным кинжалом и с пальмовой ветвью в руках обежал победный круг. В конечном итоге увлечение Калигулы фракийцами стоило ему расположения толпы, которого он так ревностно добивался. Ему так и не простили смерти любимца публики гладиатора по прозвищу Голубь, который победил на арене фракийца, но в отместку был отравлен самим императором.

Клавдий (41–54 н. э.) любил удивить плебс пышным дорогостоящим представлением, своего рода «закуской», как он говаривал, имея в виду «неожиданное и неподготовленное угощение». Гладиаторские игры император устраивал много раз и во многих местах. В годовщину дня рождения он давал их в лагере своей гвардии — преторианцев, но без диких зверей и богатого убранства, а вот в Септе — полностью и по обычной программе. Клавдий часто заигрывал с простыми людьми, называя их «хозяевами», и вместе с ними громко отсчитывал золотые монеты, причитавшиеся победителям (Suet. Claud. 21. 4–5). Естественно, когда в 52 г. стало известно о завершении под Римом многолетних работ по подготовке спуска воды Фуцинского озера, он не мог упустить такую возможность устроить грандиозную навмахию. На этот раз предварительная рекламная кампания по поводу инсценировки сражения между сицилийским и родосским флотами была проведена на должном уровне, и несметные толпы зрителей заполнили берега озера, холмы и вершины окрестных гор, расположившись так, будто это был огромный театр (рис. 5). Вот как описывает произошедшее затем сражение Тацит: «Клавдий снарядил триремы и квадриремы, посадив на них девятнадцать тысяч человек; у берегов озера со всех сторон были расставлены плоты, чтобы сражающимся некуда было бежать, но внутри этого ограждения оставалось довольно простора для усилий гребцов, для искусства кормчих, для нападений кораблей друг на друга и для всего прочего, без чего не обходятся морские бои. На плотах стояли манипулы преторианских когорт и подразделения конницы, на них же были возведены выдвинутые вперед укрепления с готовыми к действию катапультами и баллистами, тогда как остальную часть озера стерегли моряки на палубных кораблях… И хотя сражение шло между приговоренными к смерти преступниками, они бились как доблестные мужи» (Тас. Ann. XII. 56). Именно перед началом этого представления из уст осужденных прозвучала знаменитая фраза: «Здравствуй Цезарь, идущие насмерть приветствуют тебя!»