Грег Аннусек - Операция «Дуб». Звездный час Отто Скорцени

В целом же можно сказать, что конференция провалилась. Единственное, что объединяло обе стороны, это взаимная подозрительность и то, что они обе к моменту ее завершения «были опьянены собственной ложью и вероломством». Впрочем, Риббентроп еще не закончил плести интриги. Словно для того, чтобы еще больше усилить атмосферу абсурда происходящего в Тарвизио, немецкий министр иностранных дел в некотором смысле запустил в итальянскую сторону бомбу, заявив, что встреча на высшем уровне между Гитлером и королем Италии должна состояться не где-нибудь, а на немецкой земле!

«Главы обеих стран должны были встретиться на земле Германии, — не без сарказма вспоминал Долльман, — подобно овечкам, мирно пощипывающим травку, с тем чтобы раз и навсегда покончить с непониманием и взаимными подозрениями». Это следовало понимать так: Гитлер примирился с кончиной фашистского режима и теперь был готов к сотрудничеству с правительством Бадольо как законным представителем власти в Италии.

С итальянской точки зрения это новое предложение, на первый взгляд вполне разумное, попахивало чем-то неприятным и угрожающим. Бадольо сразу после переворота уже запрашивал о подобной встрече, однако получил от Гитлера отказ. Может, это в характере фюрера задавались вопросом итальянцы, столь резко поменять настроение всего за несколько дней? Что-то не очень похоже. В свете все более и более агрессивного поведения фюрера, сама мысль о том, чтобы сесть с ним за стол переговоров, наверняка вызывала легкую дрожь у нового итальянского режима.

Причем это вполне обоснованно. Подобное предложение вполне могло быть первым шагом Германии в ее попытке похитить короля, как, впрочем, и самого Бадольо, который также получил приглашение участвовать в такой встрече. «Как бы там ни было, — вспоминал Долльман, — Гварилья с макиавеллиевским мастерством сохранил самообладание, заявив, что это решать Риму, прекрасно зная, что текущие переговоры с Западом исключали любую возможность согласия».

Перед тем, как покинуть Тарвизио, Риббентроп взялся завершить еще одно незавершенное дело, на первый взгляд не имевшее прямого отношения к итальянцам. Дело это касалось Макензена, посланника Германии в Риме. Как уже было видно ранее, Макензен проявил крайнюю близорукость, не заметив, казалось бы, очевидных сигналов готовящегося переворота. И вот теперь наступил момент ответить за это упущение. Как только конференция завершилась, Риббентроп вызвал к себе Макензена, который также присутствовал в Тарвизио, чтобы сообщить ему неприятное известие: посла отзывают в Германию, причем немедленно.

Макензена отозвали без всякого предупреждения. Когда он поднялся на подножку вагона поезда, отбывающего в Германию, в руке у него был лишь портфель.

3 августа Гитлер выразил сомнение в необходимости похищения Муссолини, сказав, что с этим можно повременить. Тем не менее после Тарвизио операция по поиску и освобождению дуче вновь оказалась в списке первоочередных задач. Разумеется, тогда нацисты понятия не имели, что дуче буквально у них под носом посадили на борт эсминца и перевезли на остров Маддалена у побережья Сардинии. Гитлер все еще сделал ставки на Вентотене, крошечный островок к западу от Неаполя.

8 августа адмирал Дёниц наконец допросил морского старшину Лауриха — того самого свидетеля, которого Гитлер вызвал несколькими днями ранее, и заставил его дать обещание «абсолютной секретности» в том, что касалось пропавшего дуче. На следующий день оба вылетели в Восточную Пруссию, в Ставку Гитлера. Там Дёниц принял участие в совещании (один, без Лауриха), слушая, как фюрер поносит вероломных итальянцев.

«Был сделан обзор текущей обстановки на фронтах, — отмечал Дёниц, — за которым последовало обсуждение ситуации в Италии. Вступление наших войск на итальянскую землю было отмечено возросшим числом несчастных случаев, правда, в основном, мелких. Недоверие нарастает. Фюрер убежден, что король Италии и правительство Бадольо замышляют измену».

Однако главное событие произошло вечером. Именно тогда Лаурих, скромный унтер-офицер военного флота, оказался в обществе Адольфа Гитлера и военно-политической верхушки Третьего рейха. «После того, как обсудили обстановку на фронтах, — писал Дёниц, — унтер-офицер флота Лаурих выступил с донесением перед горсткой избранных». Кроме самого фюрера, к ней принадлежали Дёниц, Риббентроп, Геринг, Гиммлер и еще несколько дипломатов и высших военных чинов. В числе последних мог быть и генерал Штудент, которого Гитлер немедленно вызвал из Италии к себе в Ставку.