Грег Аннусек - Операция «Дуб». Звездный час Отто Скорцени

Тон послания был примирительный. Муссолини воздержался от выражения своих истинных чувств по поводу переворота, с момента которого не прошло и суток, равно как не стал выражать свою озабоченность по поводу того, что его содержат в казарме. Тон письма был таким пассивным, что Бадольо на следующий день отправил его копию нацистам в подтверждение того, что дуче примирился со своей судьбой. Это было то самое письмо, которое заставило Геббельса озадаченно чесать голову 27 июля. «Он хочет, чтобы его отвезли в Рокка делла Каммината, чтобы он там отдыхал», — писал озадаченный Геббельс в своем дневнике, добавляя, что если только это письмо не подделка, оно свидетельствует о том, что у дуче больше нет ни малейших намерений как-то вмешиваться в ход событий.

Позднее Муссолини пытался объяснить свою пораженческую позицию тем, что послание Бадольо якобы ввело его в заблуждение. «Это послание не имеет себе равных по вероломству во всей истории, — писал он. — Оно было призвано убедить меня в том, что слово короля относительно моей личной безопасности будет сдержано и кризис будет разрешен в рамках существующего режима, то есть фашизма».

Пока Муссолини мучился бездельем в кадетской казарме, куда не проникали почти никакие новости из внешнего мира, он, судя по всему, еще цеплялся за надежду, что созданная им партия переживет смену режима. Низложенный диктатор отказывался верить, что его старый фельдмаршал попытается уничтожить фашизм, о чем он позднее писал с горечью: «Бадольо слишком часто, слишком громко и прилюдно выражал свою преданность партии… Он получил от нее огромные почести и немалые деньги. Я был готов к чему угодно, но только не к предательству, к которому он шел вот уже многие месяцы».

Вечером 27 июля, пока Штудент и Скорцени во Фраскати беседовали с Кессельрингом, Муссолини узнал, что его в очередной раз перевезут в новое место, и решил, что это будет Романья. «Я не стал задавать вопросов, — вспоминал он, — убежденный в том, что целью моего ночного путешествия будет Рокка делла Каммината». Однако, вглядываясь в щели опущенных шторок, он вскоре понял, что машина едет в другом направлении. Когда он поинтересовался у одного из сопровождающих, куда его везут, ему было сказано, что планы якобы изменились. Как вскоре выяснилось, Муссолини везли в Гаэту, небольшой портовый городок на западном побережье Италии, примерно в девяноста километрах к юго-востоку от Рима.

В Гаэте на пристани имени тестя Муссолини Констанцо Чиано его уже поджидал адмирал Франко Мауджери, соропятилетний глава морской разведки. (Мауджери впоследствии участвовал в движении Сопротивления в дни немецкой оккупации Рима и в 1946 году был назначен главой Генерального штаба ВМФ Италии.) Ветеран обеих мировых войн, сухопарый, седовласый Мауджери был ранее тем же днем извещен о том, что на него пал выбор «сопровождать некую важную персону». Впрочем, Мауджери тотчас догадался, кто этот его таинственный подопечный. Местом назначения, было сказано, является крошечный островок Вентотене, расположенный напротив Неаполя, в нескольких десятках километров от побережья. Экипаж корвета «Персефона» в количестве восьмидесяти человек уже получил инструкции по выполнению задания.

Примерно в два часа ночи 28 июля к пристани имени Чиано подъехал сопровождавший Муссолини конвой из шести машин. На берегу их уже поджидал Мауджери, а с ним еще несколько офицеров. В ожидании высокопоставленного пленника все как один нервно курили и пытались отвлечь себя ни к чему не обязывающими разговорами. Конвой опоздал на два часа, и Мауджери уже начал волноваться. Впрочем, стоило ему увидеть дуче, как часы ожидания были забыты. Однако внешний вид Муссолини обескуражил даже такого бывалого морского волка, как Мауджери.

«Лицо Муссолини даже в тусклом свете портовых фонарей было зеленым и каким-то землистым, — писал Мауджери в своем дневнике, описывая события, участником которых ему выпало стать. — Его огромные, гипнотические, змеиные глаза, казалось, светились откуда-то из темноты. Лицо заросло трехдневной щетиной». На дуче по-прежнему были все тот же синий костюм, правда, теперь изрядно помятый, в который он облачился по случаю аудиенции у короля, а также белая рубашка с коротким рукавом, черный галстук и фетровая шляпа.

«Как это не похоже на высокомерного, кровожадного головореза на балконе дворца», — подумал про себя Мауджери, оглядывая Муссолини с головы до ног. Он ненавидел дуче за то, что тот сделал с Италией, и вместе с тем не мог не испытать сочувствия к фигуре низвергнутого диктатора, что предстала перед ним в эти минуты.