Константин Бадигин - Покорители студеных морей (Главы 16-27)

Пока дружинники сносили дорожную кладь на берег, Амосов неподвижно стоял на обнаженной отливом отмели.

Свежий северо-западный ветер, деловито подгонявший упругие волны, нес привычные запахи моря. Труфан Федорович учащенно дышал; он не обращал внимания на потоки прибоя, время от времени заливавшие бахилы, на брызги, кропившие лицо.

Великая любовь к морю, любовь с ранней молодости, была и сейчас крепка у Труфана Федоровича. Те два года, что он жил в Новгороде, его непрестанно грызла тоска. Сейчас старик был счастлив: родное Студеное море снова рядом, у его ног.

Перед взглядом морехода раскинулись многочисленные островки Онежских шхер, то большие, покрытые высоким густым сосновым лесом, то маленькие голые гранитные скалы.

По вечернему небу, словно живые, неслись вперегонки завитые облака. Скрываясь во мгле, уходил на север каменистый, носатый берег, сплошь покрытый лесом; его окаймляла широкая илистая тонкая полоса отмелей, обсыхающая в отлив и невидимая в приливные часы.

На юге резко выделялись среди невысокого прибрежья плавные очертания Медвежьих голов - гранитных глыб, заросших густым сосняком.

Издалека несся над морем буйный побережник. Оторвавшись от соленых волн, он с яростью налетел на дремучий хвойный лес. И вековые сосны, качая вершинами, отзывались на шум Студеного моря.

- Труфан Федорович, дедушка! - услышал мореход. - Пойдем, тебя поп рыжий кличет.

Амосов обернулся. Увидев мальчика, он положил большую руку ему на голову:

'Приглубый берег - берег, под которым глубоко,

- Идем, Егорушка, идем, родной.

Они сделали несколько шагов.

- Ты впервой море видишь? - вдруг спросил мореход.

- Впервой, дедушка.

Старик остановился:

- Поклонись Студеному морю, Егорий, проси милости. Мальчик подошел к кипящей пене прибоя и низко поклонился.

- Повторяй за мной, - услышал он строгий голос.

- Студеное море, будь милостиво ко мне, Егорию,

повторял прерывающимся голосом мальчуган, - дай счастья и удачи в промысле. Сохрани мою жизнь... А я клянусь, Студеное море, не буду гневать тебя ни словом, ни делом. Буду хранить устав морской, кой деды и прадеды наши почитали. А если нарушу клятву свою, пусть унесет меня в пучину злой взводень.

- Теперь, Егорий, пойдем. Не забывай свою клятву, страшись гнева морского... Рубаху с нови беречь надобно, а честь смолоду, - помолчав, сказал старый мореход.

На ночлег Труфан Федорович расположился в деревянном скиту, сооруженном еще в давние времена монахами Валаамского монастыря. Скит стоял на одном из рукавов, обтекающих многочисленные песчаные острова.

Почерневшие толстые бревна хорошо укрывали братию от непогоды и лихих людей. О новгородских купцах Амосовых монахи слышали. Труфана Федоровича они не знали куда посадить и чем угостить. Попарив гостя в прокопченной баньке, его усадили в горнице на почетное место.

- Губа наша мелка - это верно, - певуче говорил старец, угощая морехода, однако рыбой богата. Осенью зайдет и невелика рыбешка, а вода густеет, словно каша; тогда хоть шапку кинь в воду - не затонет, али палку воткни - не упадет, а только вертится да вертится... Покушай вот, Труфан Федорович, рыбку, галадью нашу. О прошлом годе выловили. Посол нежный, не ваша новгородская соль, не горька, такой-то рыбки в Новгороде не сыщешь.

Амосов невнимательно слушал угодливые речи старцев, думами бродя в далеком. Но вот он насторожился. Отец Вар-сонофий, старший по иноческому чину, стал жаловаться на шведов-разбойников.

- Жизни не стало, - говорил Варсонофий, прослезившись, - вот в прошлом годе два монастыря разорили: Святого Николая на Корельском да Святого архангела на Двине. Погостов сколь сожгли. Пока двиняне клич кликали, рать собрали, а след свейский давно простыл. Народ-то кто на промыслах в морях, кто в лесу на охоте. Одни старики да бабы по погостам остались.

- Знаю, отец, знаю про то, сердце кровью обливается, как про пепелища святые прослышу! - запальчиво ответил Амосов. - Да словами делу не помочь. Самим себя оборонить надобно, раз у господы новгородской думы про то нет.

- Да где ж нам, подаянием да трудами еле животы свои пасем...

- Знаю я в море острова, - не слушая старца, продолжал Амосов, - лесами, озерами, пашней и рыбой богаты. Пусты те острова. Дед мой Амос Коровинич там становье поставил; в губице кораблецам есть где от непогоды укрыться.

Труфан Федорович обвел взглядом слушавших его старцев.

- Вот на тех островах Соловецких, - повысил голос мореход, - монастырю быть самое место. Большому монастырю, чтобы славу на всю землю Новгородскую... на всю Русь имел. Такой монастырь препоной ворогу станет! - забывшись, хлопнул по столу Труфан Федорович.