- То-то же! - торжествующе хохотнул рябой.
Утром же как ни в чем не бывало присел к Семену на койку, наколол его колючим зеленым глазом.
- Оклемался? - спросил и ни к чему хохотнул.
- Живой, - ответил Семен без обиды. - Теперь жив буду, парень, улыбнулся он по-хорошему. - Мы еще повоюем.
- А я думал: врежешь дуба.
Рябой сидел, покачиваясь из стороны в сторону, без умолку болтал, упершись здоровой ногой в койку Ахмета. Тот сидел насупленный, похожий на приготовившегося к прыжку маленького зверька, и глаза его светились недобрым светом. Вацура не обращал на него никакого внимания, все время адресовался к Семену, видно упиваясь собственным голосом и мало интересуясь, слушает ли сосед его разглагольствования.
- Поговорил, хватит, - сказал вдруг Семен. - Иди.
Рябой ничуть не смутился, по обыкновению хохотнул. И вдруг, изогнувшись влево, незаметным движением запустил руку под подушку Ахмета и выхватил фотографию. Даже оспины на лице у него побледнели от удовольствия.
- Отдай! - взвился с кровати Ахмет. Побелев от негодования, спрыгнул на пол. Яростный крик его, дробясь и звеня, переполошил всю палату. - Отдай, исволышь!
Вацура поднял руку над головой, дразня Насибулина, тряс фотокарточкой и тоненько хохотал. Палата возмущенно откликнулась - кто-то замахнулся на Вацуру, кто-то пробовал его урезонить. Прибежали Петр Януарьевич с Олечкой, дежурная сестра Женя.
Олечка не сразу поняла, почему в палате установилась какая-то мертвая, пронзительная тишина, почему Вацура все еще с поднятой над головой фотографией пятится в испуге и оспины на его исклеванном лице обретают желтоватый цвет, выделяются инородными пятнами. Лишь когда он, как бы защищаясь, поднял перед собой костыль и уперся спиной в крашеную стену, Олечка обернулась назад, захотела крикнуть и не могла.
Помогая себе здоровой рукой, с койки медленно поднимался Семен. Без кровинки в лице, обрамленном светлым пушком, худой и страшный в мертвенной бледности, поднялся на ноги, шатнулся, но устоял и, глядя перед собой, сделал первый неуверенный шаг.
- Ты что, ты что... шуток не понимаешь? - забормотал в испуге Вацура. Я ж хотел только пошутить... - В зеленых глазах рябого плеснулся ужас.
В одном нательном белье, с волочащимися по полу тесемками холщовых кальсон, пугающе гневный Пустельников приближался к саперу. Высокий, на голову выше, протянул здоровую руку за фотографией, взял ее и в ту же секунду выпростал взятую в гипс правую и с силой обрушил кулак на рябое лицо...
- Все произошло в считанные секунды, я предпринять ничего не успел. Петр Януарьевич, вспомнив, разволновался. - Понимаете, суть даже не в том, что ударил. Бывает. Меня изумило другое. Потом, когда все успокоилось, я все равно не мог взять в толк, как Пустельников, добрейший парень, поднял на товарища руку. Он же по своему характеру мухи не обидит. Наверное, Вацура отчаянную гадость сказал.
- Именно гадость! - Ольга Фадеевна тоже взволновалась. - Перед самой выпиской Семен мне правду сказал. Этот негодяй Вацура нанес Ахметке смертельную обиду. И Семен не стерпел, заступился.
- Надо было как-то по-другому, - вздохнул Петр Януарьевич. - Дорого ему это стоило.
Ударил плохо сросшейся рукой и без сознания рухнул на пол. К старому перелому добавился новый, спину к тому же побил, ударившись о кровать.
И странно, с того самого утра дела Семена пошли на поправку. Через неделю стал самостоятельно подниматься. Вацуру к тому времени выписали, в семнадцатой появились новички, среди них оказался земляк Ахмета, тоже татарин, однако Насибулин будто прирос к Семену, стал его тенью.
- ...Помню, однажды в кабинет ко мне постучался Пустельников. Я был занят отчетом, не сразу понял, зачем он ко мне пришел, признаться, слушал вполуха. А он, вы думаете, зачем пожаловал?.. "Товарищ военврач, говорит, - надо Насибулину повторить операцию. Вся палата просит". Ни больше ни меньше. Толкую ему: все возможное сделано. Он стоит на своем, упрямец, доказывает: "Никак ему с таким лицом домой невозможно. Жена у него очень красивая. Оба будут несчастны". Он просил невозможного, и сколько я ему ни доказывал, остался при своем мнении, с обидой ушел от меня.
Пока муж рассказывал, Ольга Фадеевна сидела с напряженным лицом, молчала, нервно теребя колечко на сухоньком пальце руки.
- Зато он вам всем доказал, - зарделась она. - Преподнес урок человечности. Простой солдат носом ткнул военврача второго ранга!
- Зачем ты так, Олечка!
- А тебя совесть не грызет, Петр?
Читать дальше