Вениамин Рудов - Вьюга

Но в дверь никто не входил. Опять прозвенел звонок, углегся шум. Снаружи из-за толстых стен не доносилось и звука. И тогда отчетливо послышался вздох облегчения.

- Так я, значит, того... - пойду, - сказал старик. Морщины на лице у него будто разгладились, и привычно прогнулась спина, ссутулив ему широкие плечи. - Вы, значит... того, если про меня что будут плести, не верьте, кремневыми катышами вытолкал из горла несколько слов. Они застревали, а он, тужась и багровея, толкал: - Врагов хватает... Каждому не будешь сладким... А горького кто любит?

Сказав это, по-молодому поднялся и очень уж торопливо, на прощанье буркнув в усы несколько неразборчивых слов, покинул учительскую.

На улице чирикали воробьи. Грело солнце, и оседал снег. Воробьи падали с веток в сугроб и купались в снегу. С крыш срывалась капель, и если бы календарь не показывал 21 декабря, создалась бы иллюзия прихода ранней весны.

- Поговорили! - комично вздохнул Шинкарев. - Дипломат старик. Увертливый. - Выглянул в окно и не сдержал удивленный возглас: - Во дает!.. На мотоцикле за ним не угонишься. - Старик удалялся от школы молодым шагом, пересек разъезженную дорогу, повернул за угол и скрылся за оттаявшими кустами сирени. Прапорщик махнул рукой. - Толку мало. Пойдем лучше искать Андрея Сливу.

Рассказ четвертый

Андрея Сливы дома не оказалось. Вечерело. Солнце катилось за лес огромное, медно-красное, и снег отсвечивал розово и, подмерзая к ночи, переливчато искрился радужно-веселыми блестками, и оттаявшие за день колдобины на разбитом асфальте затягивало тонким ледком. За дальними полями когда-то стояли редкие хутора, разбросанные как попало, теперь там высились и дымились шахтные терриконы, и оттуда, от шахт, плыл приглушенный гул.

За семнадцать лет многое изменилось.

Мы ждали Андрея, ходили вокруг да около его маленькой хаты, крушили ногами ледок, и он стеклянно звенел под подошвами. Домишко выглядел неказисто, маленький дворик завален бревнами, кирпичом, всякой строительной всячиной, - видать, Андрей собирался ставить новую хату.

Так и оказалось потом - он подтвердил.

- Пришло время, - сказал Андрей, пропуская нас в дом. - На следующий год начнем строиться. Не век жить в развалюхе. Перед детьми неловко.

В хате было не повернуться. Андрей почти упирался головой в низко нависающий потолок, сутулясь, проводил нас в тесную горенку, зажег свет. Был Андрей краснолиц и высок, не понятно, почему за ним увязалось прозвище Синий. Для своих пятидесяти с небольшим он выглядел стройно, был скуп в жестах, нетороплив в словах. Шла ему эта медлительность и вызывала невольное уважение.

Прапорщик сразу приступил к делу - ему не терпелось услышать рассказ из уст очевидца.

Андрей Егорович ответил не сразу, поудобнее уселся, вытянул уставшие ноги, посмотрел за окно, выходившее на дорогу. От целого дня пребывания на холодном ветру глаза у него устали, и он их жмурил.

- Пустельникова забыть невозможно. Вы тоже будете помнить своих друзей через двадцать и через сорок лет. Тем более такого хлопца!.. Хороший товарищ и пограничник ладный...

- Отчаянный?

- Такое слово к нему не подходит. - Андрей Егорович обратил к прапорщику недовольный взгляд. - Храбрый - да. Голову на плечах имел. У другого она для фуражки, чтоб лихо сидела. А Семен думал ею, соображал. И фуражку умел носить лихо... Да он и без фуражки красивый был, видный. С меня ростом, метр восемьдесят два. Только он себя выше других не ставил, его за то и любили, что себя меньше других уважал, был проще простого. И еще за то, что никогда за чужую спину не прятался.

Мы спросили о девушках. Или о девушке.

Андрей Егорович задержал на лице Шинкарева укоризненный взгляд.

- Не было у Семена ни девчат, ни девушки. Он баловства не терпел. - И чтобы смягчить слишком резкий ответ, продолжил спокойно: - Семен не позволял глупостей ни себе, ни другим. Строгий был на этот счет. - Сказал и поднялся, оставив нас одних в комнатушке.

Прапорщик Шинкарев посидел в огорчении несколько минут, передергивая губами, поерзал на стуле, не зная, как поступить.

- Куда он исчез? - спросил и поднялся. - Пойти посмотреть, что ли?

Прапорщик вышел наружу, скрипнула входная дверь, захрустел снег под окном.

Оба возвратились не скоро, нахолодавшие, пахнущие морозом. Прапорщик, потирая озябшие руки, сел на прежнее место, хозяин пристроился напротив нас, на кровати, подоткнул под матрац одеяло, под которым спал его сын. На улице проехала автомашина, и домик вздрогнул, звякнули оконные стекла.