Николай Рыбалкин - Воспоминания

-Да ты чего, не слышишь?! - резко дернула меня за плечо мать. - Летят ведь! Опять летят!

Я обернулся. Павел и Лиза уже побежали к себе через улицу. В небе над Красным Октябрем снова гудели бомбовозы.

-И где же те наши защитники? - протискиваясь в щель, роптала мать. Какие выше-то и быстрее всех летают. Ни одного и не видно. А сколько брёху-то было! Все этого мудрого славили. И какой великий-то он, вождь родной и учитель. И к каким достижениям-то привел. Привел! Что и от врага отбиться нечем.

А наверху опять началось все то же. Пронзительный, душераздирающий вой. Треск и грохот взрывов. Вздрагивала и тряслась земля. Согнувшись в неглубоком, маленьком окопчике, мать крепко прижимала к себе хныкавшую Ланку. Мне она велела сидеть рядом. "Убьет, так пусть всех вместе, - сказала она, - чтоб некому было плакать". Я послушно присел возле нее. Прямое попадание к Черенковым потрясло меня. Кажется, только теперь я по-настоящему почувствовал, какой опасности мы подвергаемся. Вчера Шурка сказал, что прямое попадание бывает редко. Оказывается, не так уж и редко, если бомбы падают сотнями, а то и тысячами.

"Господи, - плача, шептала мать, - да если Ты есть, то как же Ты допускаешь такое смертоубийство? Людей на части... Пресвятая Дева Мария, заступница милосердная, спаси и помилуй, Матерь Божия! Детей спаси, чем дети-то виноваты?" Она то упрекала Бога за то, что он терпит такое надругательство над человеком, то просила простить ее грешную и снова молила о спасении. Не знаю, в какой мере это обращение к Богу помогало ей переносить наше положение, и помогало ли вообще, но у меня ее плач только усиливал ощущение нашей полной беззащитности.

3. Фронт пришел

Тетю Настю и Шурку закопали на дворе, в той же щели, в какой они погибли. Очистили окоп от обломков наката и развороченного грунта, опустили в него серый Шуркин гроб, который Паве Кулешов наскоро сколотил из досок, найденных здесь же на развалинах дома, рядом поставили продолговатый ящик с собранными вместе частями тела его матери и в наступивших вечерних сумерках в несколько лопат быстро забросали землей, сделав над могилой небольшой холмик.

Вернувшись домой, мать схватилась было за примус, чтобы сготовить что-нибудь на ужин, но керосин в примусе кончился, и она развела огонь в летней печурке в сарае, а я взял ведро, веревку и пошел за водой. Водопровод был разбит еще вчера, но говорили, что в колодце под краном из труб натекло немного воды.

Темнело. После грохота дневной бомбежки вечер казался особенно тихим. Только с северной окраины из-за Мечетки, как и утром, по временам доносилось татаканье пулемета. И каждый раз, когда раздавались эти звуки, я замедлял шаг и прислушивался: что же там происходит:?

Воды в колодце под краном не оказалось., спущенное на веревке ведро зачерпнуло только немного жидкой грязи. Я обежал еще две колонки, но и там меня ожидала та же неудача.

На шоссе у Сорока домиков я неожиданно увидел что-то вроде баррикады, длинный штабель камней, стеной перегородивший дорогу и часть улицы. Еще вчера на этом месте ничего не было. Значит, его сложили ночью или утром до бомбежки. "Это что же, и здесь ожидаются бои?" - подумал я.

И тут у шоссе мне неожиданно встретилась женщина с ведрами, полными воды, которую она набрала в песочном карьере силикатного завода. Днем туда попала тяжелая фугасная бомба, и на месте взрыва образовалась глубокая воронка с родниковой водой. Я пустился к песочному карьеру.

От карьера открывался вид на уже потемневшие дали за Мечеткой откуда и доносилась стрельба. Далеко, из-за едва различимой линии бугра, в сизое небо вдруг взметнулась ракета, описала дугу и погасла, и сейчас же, как бы откликаясь ей, одна за другой взлетели еще три желтые ракеты. Затем ниже, рассекая темноту, замелькали огненные трассы и, чуть отставая, донеслись очереди пулемета. Наступила пауза, а потом снова огненные полосы и звуки стрельбы.

Постояв, я по круто уходившей вниз тропинке сбежал на дно карьера. Здесь было прохладнее, чем наверху. Возле воронки с разбросанными вокруг комьями грунта стояли две женщины.

-А к Филатьевне - слышала? - прямо в землянку попала, - передавала горестное сообщение одна. - А их там шестеро сидело, вся семья.

- Всех побило? - нетерпеливо спросила другая.

-А то, ты слушай, как было-то. Услыхали мы, как у них ахнуло, прибегаем - землянка разбита, а из ямы сама Филатьевна по ступенькам поднимается. Бледная - лица нет. И говорит: "Всех убило, одна я осталась". А мы смотрим на нее - у нас волосы дыбом. Вгорячах-то она не чует, что живот у нее распорот. Поднимается, за стенку эдак рукой хватается, кишки за ней по ступенькам...