Николай Рыбалкин - Воспоминания

Назавтра Павел зашел за мной, когда мы с матерью в сенцах уже заканчивали молоть последнюю порцию проса.

- Э, да вы богачи, - глухо, с одышкой сказал он, увидев, как на расстеленную на полу клеенку, на которой я орудовал его мельницей-теркой, из дырочек жестяного цилиндра сыплется сероватая просяная масса.

- Полумука-полукрупа получается, - повысив голос, громче обычного сказала мать. - На лепешки пойдет.

Но Павел не слышал ее.

- Хороша каша, - сказал он. - Такой бы мешок, так и зимовать можно.

- Ну! Тут на неделю думаю растянуть, и то рада.

- Нет, каша хорошая, - повторил Павел.

Я взглянул на Павла и подумал, как он неузнаваемо изменился. Еще недавно я знал его здоровым жизнерадостным человеком. Он работал на заводе, учился в вечернем техникуме, любил возиться со своими сынами-двойняшками и еще ухитрялся заниматься спортом. Одно время мы с ним вместе ходили в легкоатлетическую секцию общества "Зенит", он во взрослую группу, а я в детскую. В первые дни войны Павла взяли на фронт, а через несколько месяцев он вернулся домой с осколком мины в легком и совсем глухой от контузии. Теперь, сильно похудевший, страдающий одышкой, с мешками под глазами, он стал похож на старика, хотя ему не было и тридцати лет.

- Пойдем, - кивнул мне Павел.

Мы вышли за поселок. У Разгуляевки и слева от нее, за бугром, опять грохотало, только сегодня опять ближе, чем накануне.

Сокращая путь, мы пошли небольшой дорогой, а взяли левее, по малохоженой тропе. Миновали полоску молодых лесопосадок, перелезли через проходивший по балке противотанковый ров, вошли во вторую полосу озеленения, и тут неожиданно позади нас раздался резкий всполошный окрик:

- Стой! Стой!

Я дернул Павла за плечо и обернулся. По лесопосадке, махая рукой, к нам бежал солдат.

- Стой! Стой! Ни с места!

Что такое? Мы опять остановились. Солдат, очень рассерженный, подошел вплотную и приказал:

- Идите за мной! Ни шагу в сторону!

Мы послушно пошли за солдатом. Судя по его всполошному окрику, мы зашли на участок, куда нам заходить было не только не положено, но и опасно.

Спускаясь обратно в балку, я посмотрел по сторонам и только теперь заметил стоявшую за кустами тальника зеленую повозку, распряженных лошадей и еще двух красноармейцев, возившихся возле штабеля каких-то прикрытых брезентом ящиков.

Солдат вывел нас к противотанковому рву и уже спокойно спросил:

- Куда идете?

- Да вон туда, на просо, - показал я рукой. - Вчера я туда ходил и никто меня не останавливал.

- Вчера ходил, а сегодня нельзя. Идите назад.

Павел, внимательно наблюдавший за солдатом, молча показал мне взглядом: пошли.

Мы вылезли из балки и поднялись на пригорок.

- Ты понял, на что мы напоролись? - обернулся ко мне Павел.

Я кивнул головой: да.

- Минное заграждение. Чуть они нас не проморгали. Пойдем по дороге.

Между молодыми кленами и кустами маслёны мы вышли на дорогу и, спустившись по ней, снова пересекли балку у изгиба Мечетки. Теперь я был внимательнее и заметил, что балка и здесь не пуста. Справа, немного в стороне от дороги, под желтеющими вербами стояли армейские повозки и кухня.

В стороне Разгуляевки опять загрохотали раскатистые взрывы.

- Ты смотри, где они уже пашут, - сказал я, когда мы вышли за полосу озеленения.

Павел, следивший за движением моего лица, посмотрел на взметнувшиеся за железной дорогой султаны пыли.

- Наши окопы бомбят. "Юнкерсы", штурмовики.

Бомбили совсем близко. Когда штурмовики выходили из пике, показывая брюхо и желтые на концах обрубленные крылья с черными крестами, они переваливали через полотно железной дороги и разворачивались всего в нескольких сотнях метров от нас.

На просяном поле никого не было. И проса тоже не было, все подобрали, наверно, еще вчера.

Павел изучающе посмотрел на железнодорожную насыпь с редеющей за ней полоской пыли, потом повернулся ко мне.

- Пойдем? - предложил он, кивнув в сторону насыпи.

Я понял. Он показывал на видневшиеся за насыпью товарные вагоны на линии. Откуда, я слышал, вчера кое-кто из нашего поселка принес оклунки зерна. Говорили, что набирали из горящих вагонов.

- Но там опасно, так что решай. Мне-то хоть умри, а иди: дома совсем нечего жевать.

- Пойдем, - сказал я.

Отбомбившиеся самолеты скрывались за бугром. За насыпью захлопали разрывы мин.

Мы сошли с дороги и по шуршащему под ногами жнивью пошли напрямую к насыпи.

Мины продолжали грохать. Некоторые рвутся у самого полотна. Я настороженно прислушиваюсь. Павел внимательно глядит то вперед, то на небо, то на меня. Лишенный возможности ориентироваться по слуху, он старается возместить этот недостаток зрительными наблюдениями.