Николай Рыбалкин - Воспоминания

- Ты понимаешь, - не слезая с крыши заторопился я сообщить матери свои наблюдения, - на Мамаевом опять наши. Здорово, да?

- Здорово, - сдержанно отозвалась мать. - Только нам-то все равно придется уходить. Чем мне сегодня кормить вас?

Сегодня мать уже второй раз говорила об том. Что надо уходить. Дело в том, что весь наш запас продуктов, с самого начала состоявший из небольшой сумки сухарей, кулька муки и двух селедок, подошел к концу.

Спустившись с крыши, я взял пустой мешок и отправился в город, рассчитывая, что где-нибудь там, на бахчах, возможно, попадутся еще не собранные початки кукурузы.

За поселком я опять увидел кружившие над землей немецкие самолеты. Но теперь они пикировали не куда-то за горизонт, как в прошлый раз, а значительно ближе, на косогор за видневшейся вдали линией железной дороги. После каждого пике вслед за штурмовиками с земли вздымались столбы пыли, а несколько позже доносились взрывы. Было слышно, как строчили пулеметы и глухо бахали укрытые где-то пушки.

Выйдя на дорогу, я спустился к балке, опоясывавшей нашу северо-западную окраину, пересек ее и, пройдя еще километра два, недалеко от другой большой балки, Городищенской, напал на клочок нескошенного просеянного поля, где уже несколько женщин собирали колоски. Я присоединился к ним.

В стороне, километрах в полутора, за полотном железной дороги ухали взрывы. Мы с опаской посматривали на разворачивавшиеся невдалеке бомбардировщики и на охранявшие их истребители, с тонким режущим свистом пролетавшие в ясном высоком небе. Пара "мессершмиттов", в крутом вираже устремившись вниз, с воем пронеслась над нашими головами. Все на поле невольно припали к земле.

- Наверное, все бомбы израсходовали, - сказала одна из женщин, поднимаясь. - А вчера они здесь бомбили, одну тетку и девчонку ранило.

Просо было стоптано, смешано с землей, частью уже осыпалось, но когда я все же набрал с полмешка метелок и принес их домой, мать очень обрадовалась.

- Ты гляди какого добра принес, - сказала она. - Да с этим можно жить. Надо нам завтра еще раз вместе сходить.

- Куда тебе с Ланкой, - сказал я. - Один схожу.

Мать раскинула возле окопа старое байковое одеяло высыпала на него просяные колосья и тут же встав на колени, принялась обмолачивать их, растирая между ладонями. Ланка старательно подражала матери.

- А я тут без тебя кило огурцов купила, соленых.

- Купила? - удивился я. - Где же это продавали?

- А тут одни, на Высоковольтной живут, у асфальта. Она, я знаю, продавцом в овощном работала, а он извозчиком. Натащили, а теперь продают. Выкатили прямо на улицу две бочки, весы поставили. Шестьсот рублей за кило огурцов. А капусту по восемьсот за кило, но капусты мне не досталось.

- Ничего себе цена! Чего же они по тысяче не спросили?

- А и по тысяче все так же расхватали бы. С деньгами-то здесь чего теперь делать? А они за Волгу уходят, моментом пользуются, ловкачи.

- Интересно.

- Еще как! Кому война, а кому нажива. Вчера они, говорят, тоже две бочки продали, так что тысяч двести, а то и триста хапнули.

- Я не о том, сколько хапнули. Интересно, что такие люди есть.

- А люди, сынок, всякие есть. Там два солдата тоже подошли, спрашивают: "Сколько стоит?" А она: "Шестьсот рублей". А откуда у солдата такие деньги? Повернулись и пошли. Они же в бой идут, ее, подлую, защищать, а она с них шестьсот рублей за пяток несчастных огурцов.

У матери от негодования и обиды на глазах навернулись слезы.

- Ну, чего ты расстраиваешься, - сказал я.

- Да как же... Думаешь легко смотреть, как твои дети голодают. Ей вон только три года, - мать кивнула на сестренку, - а она уже такое терпит... И никому до этого дела нет. Сбросили тут наши листовки с самолета: соблюдайте, пишут, порядок. Вот нам от этих листовок сытно стало... И за Волгу тоже... Марфутка Ежова неделю на берегу просидела и назад пришла. Там такая переправа, что и военных-то не успевают переправлять. А бомбят еще хлеще, чем тут. Санитарный пароход потопили. Трупы по всей Волге плавают.

- Ладно, не плачь. Перебьемся.

Мать, встав с колен, вытерла глаза концом головного платка и пошла через улицу к Кулешовым, а несколько минут спустя вернулась с самодельной мельницей-зернорушкой.

- Павел тоже хочет завтра с тобой пойти, - сказала она.

- Хочет, так пойдем.

Мы взяли немного обмолоченного зерна, прогнали его через зернорушку и в тот же вечер спекли просяные лепешки. Лепешки плохо снимались со сковородки, ломались, в них было много шелухи, но нам они показались очень вкусными.