Алексей Бычков - «Исконно русская» земля Сибирь

Следует заметить, однако, что, несмотря на крупный и отчетливый почерк копии, сделанной А. С. Павловым, в печатный текст сказания (у Фирсова) вкрались многие ошибки или опечатки; так, например, вместо «Молгонзеи» стоит «Монгонзеи», вместо «рукавицы» — «рукиводы» и т. п. В дальнейшем изложении у Фирсова ничего более об означенной статье не говорится. В течение двадцати лет после того никто, кажется, также не обратил на нее внимания. О ней упоминает, правда, профессор Е.Е. Замысловский в своем сочинении о Герберштейне, но лишь мимоходом, в примечаниях, хотя некоторые баснословные известия, записанные имперским послом о далеком севере и давали повод сопоставить с ними в подробностях Новгородское сказание, тем более что Герберштейн ссылается на какой-то «дорожник», из которого он, по его словам, заимствовал приведенные им сведения. Не приводит эту статью и А. Н. Попов в своем сочинении о Хронографах и в составляющем прибавление к нему «Изборнике», в котором сопоставлены многие «старинные русские известия о Сибири и о тамошних «зверообразных людях». Лишь мимоходом, и иногда даже не указывая источника, заимствовали из нее некоторые данные гг. Аристов, Поляков, Костомаров. Единственный исследователь, остановивший в большей степени свое внимание на упомянутом сказании, был Оксенов. В своем этюде «Слухи и вести о Сибири до Ермака», помещенном в «Сибирском сборнике» 1887 года (Приложение к «Восточному Обозрению», 1888, Кн. IV, 1887), г-н Оксенов между прочим говорит: «Несмотря на то что северо-западная Азия посещалась русскими с древнейших времен, однако до времени покорения Сибирского царства русские люди не обладали положительными сведениями об этой стране. Без сомнения, находились немногие отдельные лица, знавшие, до известной степени, Зауральский край, но их географические и этнографические сведения об этой стране оставались их личным умственным достоянием и не входили в общее сознание. Для массы русских людей северо-западная Азия до эпохи Ермака была вполне terra incognita, преисполненная разных ужасов и невероятных вещей». Автор приводит затем предания о полунощных народах, записанные в летописях— Никоновская, под 1006 годом; Ипатьевская, под 6622 (1115. —Авт.) годом, говорит о Новгородских походах в Югорскую землю, о походе Московской рати за Урал в 1483 году и, несколько противореча сказанному им ранее, заключает: «Можно сказать, что во второй половине XIV века и в первой половине XV русские не лишены были хотя небольших положительных сведений о реках и странах северо-западной Азии, а во второй половине XV века, кроме того, знали довольно хорошо путь, по которому можно было перейти из древней России за Уральские горы, в землю Сибирскую и Югорскую. Но эти немногие положительные сведения не мешали распространению баснословных рассказов…

Сказав после того несколько слов о походе 1499 года на вогулов и в Югру и о сношениях во второй половине XVI столетия с татарскими владетелями в Сибири, г-н Оксенов замечает, что русские того времени знали довольно хорошо только дорогу в Сибирь (Искер), а о стране к северу от нее имели лишь смутные понятия. «Заметим вообще, — говорит он, — что все до эпохи Ермака полученные русскими сведения о землях и народах северо-запада Азии носят характер отрывочности, случайности и во многих отношениях преувеличения и даже баснословности. Люди, побывавшие в это время за Уральскими горами, не довольствовались одним простым описанием виденного ими, но в большинстве случаев склонны были, по разным мотивам, к преувеличениям в своих рассказах или вообще к неверной передаче сведений. Одни, как, например, люди торговые, старались насказать побольше разных ужасов о Зауральских землях, чтобы устранить других от торговли и промысла пушным товаром и чтобы всецело оставить за собой выгоды от этих промышленных предприятий. Другие, как, например, люди воинские, любили похвастать тем, что им приходилось во время походов в северо-западную Азию совершать невероятные подвиги в борьбе с тамошней суровой природою и дикими обитателями, причем как природу, так и обитателей этой части Азии они старались наделять разными чудовищными атрибутами. Третьи, по разным случаям побывавшие за Уралом и не обладавшие способностью отнестись критически к разным слухам и понимать виденное ими, также передавали многое в извращенном виде». В доказательство автор приводит известную уже нам статью, «рисующую, как он выражается, довольно хорошо, какие невероятные слухи о северной Азии и ее обитателях, рядом с немногими положительными сведениями о Зауральской стороне, ходили между Русскими еще в XVI столетии», заимствуя ее из упомянутого сочинения Фирсова, с теми же, как и там, ошибками. Приведя статью целиком, автор делает такое о ней заключение: «Это фантастическое описание, трактующее о так называемой «самоеди», очевидно, имело в виду, во-первых, северные пределы земли Югорской, на что может указывать упоминаемое тут название народа «Каменская самоядь». Здесь идет речь о самоедах, живших при Обской губе и по склонам северного Урала, который в древние времена назывался просто Камнем, отчего и Самоеды, тут обитавшие, могли называться «каменскими». Затем, находящееся в приведенном отрывке название «монгонзеи» и «самоедь» относится, как можно догадываться, к народу, обитавшему по реке Тазу. Самоеды, занявшие места по реке Тазу, по мнению одних, назывались в древние времена «мокасе», что, под влиянием русской этимологии, могло обратиться в «монгонзеи». По мнению других, эти самоеды получили название от имени одного своего князя Маказея. Наконец, в вышеприведенном отрывке идет речь о каком-то народе, жившем по верхнему течению реки Оби. Одним словом, в баснословных рассказах о «самоеди» описываются отдаленные народы северной Азии, о которых русские до эпохи Ермака знали только по доходившим до них самым извращенным слухам».