Джулия Ловелл - Великая Китайская стена

Когда Чингисхан и его монгольские орды в XIII веке начали покорение Китая, рубежные стены оказались ничтожным препятствием. Великая стена не защитила наиболее активных строителей стен, династию Мин, от их самых опасных противников, маньчжуров северо-востока, которые стали править Китаем в качестве династии Цин с 1644 года. Завоеватели могли обходить очаги сильного сопротивления, пока не находили слабые места или прорывы, или — что требовало меньших усилий — подкупать китайских чиновников, чтобы те открывали ворота фортов Великой стены. Когда маньчжуры в 1644 году решили совершить последний бросок на Пекин, через Великую стену их провел переметнувшийся к ним китайский генерал. Как якобы сказал Чингисхан, «крепость стен зависит от храбрости тех, кто их защищает».

Я намерена подняться над современными мифами о Великой стене и узнать кое-что относительно ее исторической действительности, уйти от застарелой неточности проникнутого благоговейным трепетом названия «Великая стена», которым бездумно называли китайские пограничные оборонительные сооружения западные специалисты начиная с семнадцатого столетия. Здесь я буду временно воздерживаться от использования данного термина, пока в одной из последующих глав книги его не пустят в оборот иностранные наблюдатели, посетившие Китай в начале Нового времени. До этого момента, описывая и подразделяя пограничные укрепления, построенные каждой последующей династией, я пыталась пользоваться в книге названиями, применявшимися в источниках того или близкого времени. Где чанчэн, современный китайский термин для «Великой стены», появляется в старинном контексте, без более поздних ноток западного стенопоклонства, я использовала буквальным, без всяких фантазий переводом — «Длинная стена».

То, что менее чем славное прошлое китайской стены оказалось скрытым более поздним историческим романтизмом, неудивительно. Возможно, пограничные стены изначально требовали на постройку так много денег и времени, и те, кого впоследствии назначали ответственными за их содержание, зачастую находили невозможным ругать их как источник стратегически бессмысленных трат (если, конечно, они не ассоциировались с широко ненавидимыми идеологиями и политическими режимами, как Берлинская стена). Апологеты «линии Мажино» — чрезвычайно сложной системы укрепленных подземных бункеров и туннелей вдоль бельгийской границы, ставшей одним из величайших фиаско двадцатого столетия в области оборонительной политики, — с гордостью указывают: даже несмотря на то что чрезмерная концентрация ресурсов на «линии» сделала Францию уязвимой для вторжения в других местах, даже несмотря на то что немцы легко обошли «линию», войдя во Францию через Бельгию, Голландию и Арденны, даже несмотря на то что в результате Франция была разгромлена и оккупирована, «линия» так и не была взята силой, а оборонявшие ее войска сдались сами (хоть и при угрозе окружения войсками нацистов). Даже если она и не смогла защитить Францию, даже если она не выполнила задачу, ради которой существовала, продолжает логика апологетов, «линия Мажино» сумела кое-что сделать прекрасно — защитить себя саму. Точно так же память об исторических провалах Великой стены — продажные стражи ворот, проломы, позволявшие кочевникам легко проникать за стену, тот факт, что отдельные ее участки еще находились в процессе строительства, даже когда Пекин вот-вот должен был оказаться в руках маньчжур в 1644 году, — тщательно заглушена современными панегириками ее протяженности, толщине и общему величию. Внешний облик, может показаться, берется в расчет больше, чем суть.

Наша готовность поддаваться пропаганде Великой стены проистекает также из нашего собственного исторического контекста. На современном Западе, где завоевания и вторжения сегодня, к счастью, дело тысячелетнего прошлого, строительство стен кажется старомодной, диковинной идеей, пригодной для частного и домашнего применения — скажем, за исключением дренажных систем и дамб — и больше ни для чего. Нам нравится думать, будто наш век — век глобализации, который определяют не преграды и барьеры, а свободные потоки: транспортные, торговые, финансовые и информационные — через пористые государственные границы. Наши сражения теперь редко ведутся на чем-то столь архаичном, как земля или оборонительные сооружения. Наши правительства, похоже, считают более целесообразным вести войны с воздуха или на расстоянии: в их распоряжении бомбы с лазерным наведением или крылатые ракеты, управляемые издалека. Если не считать недавнее известное вторжение в Ирак, для западных держав направление наземных войск в зоны конфликтов является последним средством, потенциально ведущим к потере голосов избирателей. Стены и преграды являются памятниками утраченного мира, существовавшего до 1989 года, когда жизнь текла достаточно медленно и приземленно, чтобы могли применяться статические стены, когда хватало институциональных суперидеологий (капитализм, коммунизм, германский экспансионизм), чтобы требовалось возведение четких барьеров. В любом случае история вдоволь поиздевалась над правительствами или отдельными лицами, оказавшимися настолько глупыми, чтобы строить оборонительные стены в XX веке: вспомните еще раз об унизительном обходе немцами «линии Мажино» в 1940 году или о разрушении при всеобщем ликовании Берлинской стены пятьдесят лет спустя.