Анатолий Корольченко - Выбитый генералитет

— Вы не читайте нам лекций, — прервал его Ульрих. — Отвечайте на поставленный вопрос.

Его дополнил Буденный:

— Пусть скажет, как он оценивает роль конницы в будущей войне? Как он оценивает Конную Армию?

Маршал говорил запальчиво, с нескрываемой обидой, как бы мстя за прошлое. А в прошлом они не раз конфликтовали по оценке участия конных соединений в будущей войне. Здесь у них взгляды были диаметрально противоположные. Ворошилов и Буденный делали высокую ставку на участие конницы, он же, Тухачевский, утверждал, что конница утратила свое значение и будущее за танками, самолетами, бронетехникой.

— Отвечайте на вопрос члена Присутствия, — потребовал председательствующий.

— В гражданской войне роль Конной армии трудно переоценить. Во многих сражениях она была мощной и решающей силой в достижении победных результатов. Однако в настоящее время кавалерия, убежден, отошла на второй план. При насыщенности войск огнем, кавалерия более других родов войск подвержена поражению. Нужно делать ставку на танки, бронетехнику…

— Ну вот, видите! Так может говорить только враг народа! — воскликнул Буденный. — И он руководил нашей Красной Армией!

— Все ясно, — произнес Ульрих. — К подсудимому Тухачевскому вопросов пока нет. Можете садиться.

Искушенный в судебных делах, Ульрих вел заседание уверенно, ловко отсекая то лишнее, что мешало или уводило от намеченного плана. Исход процесса ему давно был известен. Решение было предопределено еще тогда, когда его после наркома вызвал генсек. Тот не стал интересоваться ходом следствия и степенью виновности каждого. Сказал коротко и ясно: «Судить мерзавцев так, чтобы неповадно было другим». Этим было все сказано. Ульрих не посмел даже уточнять.

Весь этот суд с допросами, ссылками на документы, вопросами заседателей, или как их назвали, членами Присутствия и прочими правилами процессуального кодекса — есть ничто иное как умело инсценированный спектакль без свидетелей, защитников, без права на помилование. Правда, есть секретарь, но он знает, что писать в протоколе, а что пропустить.

Но сознавая, что процесс — спектакль, все играют в нем на полном серьезе. Понимали это и сидящие за барьером люди. И, понимая, вынуждены были в нем участвовать, надеясь на благополучный исход.

Подошло время обеда, был объявлен перерыв, и подсудимых под охраной провели в специальное помещение, подали в металлических мисках похлебку, кашу. И вчерашнему, разжалованному маршалу досталась алюминиевая ложка с перекрученным черенком и выцарапанной фамилией неизвестного владельца.

Потом их отвели в комнату ожидания, и здесь к ним поспешили следователи. Возле Тухачевского оказался Ушаков.

— Михаил Николаевич, вы держали себя достойно, только не возражайте, если опять будут спрашивать. И в своем последнем слове просите о снисхождении. Это поможет.

И опять зал, скамья за барьером.

— Встать! Суд идет!

Заседатели, словно спохватившись, вдруг стали задавать, порой невпопад, вопросы, недвусмысленно обвинять всех во враждебной деятельности.

Глядя на вчерашних соратников, Михаил Николаевич с трудом скрывал удивление: «Что с ними? Неужели они не понимают, что все это — грандиозный спектакль, не понятно кем и для кого устроенный». Допрос, однако, продолжался.

И вот, наконец, он закончился. Суд определил истину и степень вины каждого. Да вины ли?

— Подсудимый Тухачевский. — обращается Ульрих, — вам предоставляется последнее слово.

Михаил Николаевич готовился к нему, наметил даже, что сказать, но едва он встал, как боль снова охватила голову железным обручем. «Чертова боль!.. Вот она отходит… отпускает… Только бы не началась снова…»

— Председательствующий, члены Присутствия, боевые мои сподвижники… Обращаясь к вам, я честно заявляю, что у меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к Отечеству, которое защищал с гражданской войны. И потом, на каких должностях бы я не находился, старался честно и достойно защищать интересы страны и интересы родной армии. Что касается встреч, бесед с представителями различных стран, и в том числе немецкого генерального штаба, их военного атташе в Советском Союзе, то они, действительно, были, но носили официальный характер, происходили на маневрах, приемах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении. Впрочем, такую возможность имели и мы и поступали точно так же. Но все это было до прихода Гитлера к власти, когда наши отношения с Германией резко изменились.