Морис Самюэл: Кровавый навет (Странная история дела Бейлиса)

Мы ведь также знали, что Россия - не только тьма и деспотизм, что она нам дала Достоевского, Тургенева, Горького, Менделеева и Лобачевского; и прежде всего - Толстого, одного из величайших мыслителей-моралистов всех веков.

Несмотря на нелепую цензуру, печать в России была преимущественно либеральной, судебная система, по крайней мере в теории, казалась одной из лучших в Европе.

Мы также никогда не думали, что русский народ состоит из дикарей; если он и безграмотен, то не бесчувственен, и если он и суеверен, то не зол.

У нас в Манчестере жили тысячи русских евреев, многие из них беженцы от погромов 1880 и 1903-6 гг. Они не чувствовали вражды к русскому народу, часто говорили о нем с любовью. Погромы были делом хулиганской группы, известной под именем "черной сотни", а также сочувствовавшего ей, а иногда и содействовавшего ей, правительства.

Рабочие и особенно крестьяне, составлявшие большую часть населения, были добродушны и приветливы; их долей был тяжкий труд и вечное недоедание. Многие из них были неразумны и склонны к пьянству, но страдания не лишали их человеческих чувств.

Мы видели, как они ждали революцию со все возраставшим нетерпением, и мы ждали ее вместе с ними. В нашем политическом словаре слова "Россия" и "Революция" сливались воедино, и хотя мы слепо сочувствовали всем революционерам, настоящим, самым возвышенным символом наших надежд был Толстой.

Для теперешнего поколения, Толстой - гениальный писатель; для прошлого, т.е. моего, он был еще чем-то иным, чем-то, что имело совсем особый вес и особое значение. То, что мы к нему чувствовали, было однажды хорошо выражено одним из его младших современников: "Имя его содержит в себе магическое свойство, оно во всем мире имеет объединяющую силу".

Толстовство было верой, идеалом и источником духовного (6) возрождения и социальных реформ; он был сущностью России и ее надеждой. Моральный облик Толстого был таков, что на него одного, из всех своих врагов, правительство не наложило руку. Он умер за год до того, как вспыхнуло, всколыхнувшее весь мир дело Бейлиса, и помню, как кто-то сказал: "Если бы Толстой был жив, они не посмели бы этого сделать". Слова эти были наивны, но они говорят о благоговении, связанном с именем Толстого, и о нашей вере в здоровую сущность русского народа.

3.

Совершенно естественно, что в эти дни, мгновенно всплыло в нашей памяти дело Дрейфуса.* Последняя стадия этого дела, как призрак, преследовала мое детство (я был одиннадцатилетним мальчиком, когда Дрейфус, в 1906 году был, наконец, реабилитирован).

Если между этими двумя процессами и было сходство, то было и большое различие; офицеры, подстроившие ложное обвинение в том, что капитан Альфред Дрейфус якобы был немецким шпионом, не имели намерения возбудить громкое антисемитское дело: наоборот, они хотели держать это дело как можно более приглушенным. Его открыл для публики и взбудоражил им Францию более чем на десятилетие Эдуард Дрюмон, маниак-антисемит, издававший "La libre parole" (он также был автором книги "La France juive", имевшей огромное распространение).

Что же касается дела Бейлиса, то оно было изготовлено русским правительством с явным намерением натравить народ против евреев.

Было еще и другое очень существенное различие; Дрюмон был ведущим представителем своих современников-антисемитов, страдавших галлюцинациями,** сквозь которые они видели весь еврейский народ как крепко спаянную международную организацию, стремившуюся уничтожить христианскую цивилизацию; все находится в еврейских руках: печать, капитал, войны и революции.

(7) По Дрюмону (книга его разошлась более чем в двухстах тысячах экземпляров), Франция уже пала, на что и указывает заглавие книги; гибель же всего остального мира последует вскоре, если не будут приняты решительные меры. Евреи, объединенные центральной организацией, повсюду являются предателями по отношению к странам, давшим им приют; они непреклонно преследуют одну и ту же цель - уничтожение своего старого врага. Разумеется, они жадны, безжалостны, хитры и бешено властолюбивы, но подразумевается также, что они необыкновенно умны, практичны, расчетливы и дальновидны в своих планах.

Наличие всех этих качеств у евреев подтверждалось также инсценировщиками дела Бейлиса, но к ним было добавлено еще нечто уже совершенно неслыханно-нелепое - склонность к людоедству, с особым вкусом к христианской крови.

"О вкусах не спорят" - заметил когда-то Гейне, когда евреи в Дамаске были обвинены в том, что они пили кровь престарелого монаха. Этот оттенок "сумасшедшинки" превращал теперь зловещее явление в слабоумный гротеск.