Дмитрий Хмельницкий - Союз звезды со свастикой. Встречная агрессия (сборник)

Отечественные документальные издания (как советского, так и постсоветского времени) никак не подтверждают эту немецкую версию. Из них мы узнаем, что визит советского полпреда в МИД Германии касался только вопроса о возобновлении переговоров о кредите154. Однако не исключено, что опубликована не вся советская документация в данной связи. Неясно, например, почему миссия сообщить о советском согласии на немецкое предложение возобновить торгово-экономических переговоры, сделанное через торговое представительство СССР в Берлине, была возложена на полпредство. Естественно предположить, что А. Ф. Мерекалов так или иначе объяснял, почему он, а не торгпред, пришел с ответом. Как естественно и то, что если потребовалось решение Политбюро на рутинное продление соглашения о торгово-платежном обороте с Германией, то оно несомненно принимало решение и по намного более важному вопросу о немецких кредитах. Но о таком решении Политбюро ничего не известно. Нет и опубликованных инструкций полпреду, которыми он должен был руководствоваться. Никаких документов, по которым можно судить о мотивах советского согласия на переговоры, в этих изданиях мы не находим.

Между тем именно принципиальная, политическая сторона дела больше всего занимала умы И. В. Сталина, а также В. М. Молотова и А. А. Жданова, наиболее в то время приближенных к вождю членов Политбюро. Попытки французских дипломатов в Москве и Берлине выведать у советских представителей, не перерастут ли контакты, начавшиеся как экономические, в контакты политические, ни к чему не привели. Заместитель наркома иностранных дел В. П. Потемкин, принимая временного поверенного в делах Франции в СССР Ж. Пайяра, заявил, что он считает такую перспективу «менее всего вероятной», но добавил дежурную фразу: «Тем не менее, мы никогда не отказывались от возможности нормализовать наши отношения с любым государством»155.

Кредитное соглашение между СССР и Германией от 19 августа 1939 г. было подписано всего лишь за несколько дней до заключения советско-германского пакта о ненападении. Это хорошо показывает, что сами по себе соображения торгово-экономического порядка не играли особой роли в сближении сторон в политическом плане. Кредитное соглашение не стало необходимым подготовительным этапом движения к пакту, как это пыталась изобразить официальная пропаганда в сообщении правительственных «Известий» накануне приезда в Москву для подписания пакта нацистского министра иностранных дел И. Риббентропа. Это соглашение имело существенное, но отнюдь не определяющее значение для заключения пакта. Между двумя соглашениями, экономическим и политическим, не было жесткой взаимообусловленности. И шли торгово-экономические переговоры ни шатко ни валко, раз они не имели официально приписываемого им значения. Зато они служили удобным прикрытием для политических переговоров, которые советская сторона (как и немецкая) в целях маскировки долго называла «разговорами» и «беседами». Вывод о второстепенном значении экономического фактора в советско-германском сближении подчеркивает важность раскрытия иных, более весомых мотивов заключения пакта. Мотивов, не спонтанно возникших, а основательных, продуманных.

Через день после получения в Берлине согласия Советского Союза на возобновление переговоров о торговле и кредитах в немецкой столице произошла настоящая сенсация. 12 января на дипломатическом приеме неожиданно для присутствующих Гитлер, до этого демонстративно избегавший советского полпреда, теперь столь же демонстративно завел с А. Ф. Мерекаловым разговор, длившийся по подсчетам английского поверенного в делах в Германии семь минут156. По оценке корреспондента агентства United Press, это была «самая продолжительная и самая сердечная беседа Гитлера» с советским полпредом. Она послужила основанием для распространения в немецкой столице слухов о переговорах на предмет заключения советско-германского пакта и о намерении Москвы изменить свой курс в отношении «авторитарных государств»157.

Но вот что мы читаем о беседе в опубликованной записи из дневника А. Ф. Мерекалова. Гитлер «поздоровался, спросил о житье в Берлине, о семье, о моей поездке в Москву, подчеркнув, что ему известно о моем визите к Шуленбургу в Москве, пожелал успеха и распрощался». Не странно ли, что в обоих на сегодняшний день известных советских документах о беседе, скупых в изложении и повторяющих друг друга158, столь неординарное событие для мира дипломатии, в котором так много значат публичные знаки внимания, выглядит как достаточно обыденное?