Геннадий Коваленко: Русские и шведы от Рюрика до Ленина. Контакты и конфликты

Героиня рассказа Натальи Толстой «Праздник Средневековья» решила изучать шведский язык, полагая, что он «откроет ей окно в чудесный мир, где живут умные, красивые и добрые люди. Состарившись, они ничем не болеют и путешествуют по всему миру. Там нет очередей, нет убожества и хамства».

Особое внимание российской прессы этого времени привлекали кооперативное и фермерское движение, молодежная политика, опыт решения социальных и экологических проблем в Швеции. Популярной стала мысль о возможности использования «шведской модели» в деле построения новой России, тем более что одним из ключевых советников кремлёвских реформаторов во время президентства Бориса Ельцина был известный шведский экономист Андерс Ослунд, прописавший России «шоковую терапию». В возможность этого, кажется, поверили и шведы. Так в 1999 г. министр экономики Швеции Лейф Пагроцкий заявил, что шведы намерены «содействовать развитию России по пути демократического правового государства с эффективной системой управления и рыночной экономикой».

Однако «шведская модель» России не подошла, поскольку для того «дикого капитализма», который начали строить на развалинах социализма, в ней оказалось слишком много социализма и уравниловки.

Построить «шведскую модель» в России не получилось, и в отношениях между странами наступило охлаждение, но все равно для большинства россиян, как когда-то для Петра I, шведы остаются «славным и регулярным народом», а Швеция образцовым государством, где короля штрафуют за неправильную парковку, а поводом для отставки министра может послужить неуплата налога на телевизор, неверные сведения о доходах или «серая» зарплата домработнице. Не случайно, отмечая какие-то «нестроения» в современной России, россияне нередко говорят: «А вот в Швеции…»

Русский взгляд на шведов в начале XXI в. мало изменился по сравнению с XIX и XX веками. Основными чертами шведов в глазах россиян остаются трудолюбие, аккуратность, доброта, законопослушание, готовность к компромиссу, сдержанность в проявлении чувств, любовь к порядку, чувство справедливости и сострадание к тем, кто испытывает нужду и лишения.

Ассиметрия в русско-шведских отношениях нового и новейшего времени, отмеченная известным специалистом по истории русско-шведских отношений А.С. Каном, состоит еще и в том, что если россияне, как правило, никогда не испытывали чувства «партикулярной противности» в отношении своих северных соседей, то шведы, поколения которых вырастали с предвзятым отношением к России, почти всегда относились к своему восточному соседу с чувством страха или недоверия.

Еще в первой половине XIX века известный шведский историк и публицист Эрик Густав Гейер писал о том, что при сопоставлении слов «Швеция» и «Россия» обнаруживается так мало соответствия, что «они кажутся сопротивляющимися маленькому союзу «и», который соединяет их как ненадежный мостик, переброшенный над обрывом, из глубин которого слышится шум и поднимается туман многолетней вражды».

Тем не менее вот уже несколько поколений историков, как с той, так и с другой стороны, пишут популярные книги и специальные исследования, публикуют источники, чтобы перекинуть свой мостик над этим обрывом. Эти краткие популярные очерки по истории русско-шведских политических и культурных связей представляют собой еще одну попытку поставить союз «и» между Россией и Швецией.

Рюрик, тот, что нами правил

В достославные года,

Впечатление оставил

У потомков навсегда.

И. Иртеньев

Нас вырастил Рюрик на верность народу,

Хотя этот Рюрик неведомо who.

Д. Быков

Нейтральной фигурой памятника «Тысячелетие России», открытого в центре Новгородского кремля 2 году, является Рюрик. Он опирается на щит с датой основания Древнерусского государства: «лета, sтõ» — 6370 (862). За начальную точку отсчета в истории российской государственности был принят 862 год, когда, согласно летописному преданию, варяжский князь Рюрик был приглашен на княжение в Новгород. Концепция памятника, который был первоначально задуман как монумент «первому русскому государю Рюрику», вполне соответствовала норманской теории. Поэтому он подвергся яростной критике со стороны антинорманистов. Д.И. Иловайский назвал его свидетельством того, «в каком жалком состоянии находилась русская историческая критика» второй половины XIX века.