Сергей Сартаков: Журавли улетают на юг

Стояли последние дни августа. Согретый утренним солнцем воздух был напоен тем терпким ароматом, который присущ только плотбищам. Пахло вянущими листьями тальника, свежей сосновой щепой, развороченной бревнами влажной землей. И все заглушал резкий, слегка кисловатый запах мокрой коры.

Не один раз за минувшие годы Александру приходилось ожидать очереди у наскоро устроенных военных переправ. Там, так же как и здесь, грудами лежали бревна и щепки и так же была взворочена земля, но не запомнился ему этот терпкий аромат подсыхающей коры. Всегда на переправах было только одно: сдержанный шум людских голосов, черта противоположного берега и жадное стремление достигнуть его поскорее. Теперь с такой же жадностью он всматривался в затянутую синей дымкой даль реки. Там, впереди, был дом, там его ожидала встреча с матерью, там для него начнется мирный труд. И, должно быть, от ощущения близости всего этого таким бодрящим и возбуждающим казался запах плотбища, что хотелось петь, прыгать, ворочать любые тяжести, широко шагать, ловя открытым ртом пряный воздух надвигающейся осени.

Из шалашки - маленького домика на плоту - вышел мужчина. Широкоплечий, немного сутулый, с коротко подстриженной седой бородой. Седина серебрилась у него и на висках. Он подошел к кромке плота, надвинул фуражку ниже на лоб, из-под ладони глянул на Александра и негромко спросил:

- Ты что, парень, сюда, что ли, метишь?

- Да, - откликнулся Александр. - Вы лоцман?

- Лоцман. А что тебе?

- С вами до Утесовой попутным сплыть хочу.

- Езжай! - радушно сказал лоцман. - Бери эвон лодку да подплывай.

Александр последовал его совету, бросил в лодку шинель и чемодан и, работая шестом, быстро перемахнул через стремнину, отделявшую плот от берега.

- Так... Отслужил, значит? Совсем теперь? - спросил лоцман Александра, когда тот стал с ним рядом, и стряхнул прилипшую к его гимнастерке щепочку.

- Да, отслужил. Пять лет. Год в военной школе проучился, три провоевал, а потом еще год в армии оставался.

- И за границей побывал, значит?

- Побывал.

- Понравилось?

- Нет, не понравилось! - засмеялся Александр. - Рад, что домой наконец приехал.

Лоцман одобрительно посмотрел на Александра. В глазах у него вспыхнули ответные искорки затаенного смеха.

- Н-да, в первую германскую я тоже повоевал, - сказал он, - и тоже был за границей, в Турции. Так веришь - нет, вода даже - и та была невкусная... Да, - он надвинул фуражку совсем на глаза, - на родине-то и воздух совсем другой - легче дышится. - Он присмотрелся к Александру. - Офицером был?

- Да. Лейтенантом.

- Молодец! Как зовут тебя?

- Александром. А вас?

- А я, значит, Евсей. По отцу - Маркелыч. На "вы" меня не зови - беда не люблю, запомни. Так вот, Александр, пошли, что ли, в шалашку?

В шалашке, построенной из тонких колотых досок, было прохладно. Ветер гулял в щелях между досками. Вдоль стен, из конца в конец, тянулись нары. На них - охапки свежескошенной, уже по-осеннему грубоватой травы, какие-то брезенты, дерюжки и неразобранные постели. Чья-то заботливая рука украсила угол шалашки пихтовыми лапками и яркими плакатами.

- По делу едешь куда? - спросил Евсей Маркелыч, присаживаясь на сундучок и выдвигая из-под нар другой, для Александра.

- Домой. Мать у меня в Кондратьевой. - И Александр повторил то, что рассказывал Горячеву.

- Вона чего! Значит, к старушке матери? Та-ак... - протянул лоцман. - С нами надоест тебе плыть - медленно. А за пять лет, поди, о доме наскучался...

- Не так за пять лет, как за последние две недели. Да ничего, теперь все равно больше ехать мне не на чем. Днем раньше, днем позже, а доберусь, сказал Александр. - Кстати, погляжу, как лес сплавляют. Плавать на плотах мне никогда не приходилось. Смотрю сейчас: какая громадина! Тысяч семь кубометров будет?

- Семь?! Четырнадцать тысяч с хвостиком...

- Ого! Вот это да... А скоро мы отчалим?

- Скоро. Вот получат девчата продукты - и тронемся, значит. Постель-то есть у тебя?

- Откуда же у меня постель! - развел руками Александр. - В поезде на готовой ехал, а в самолете и вовсе не нужна была.

- Да это я так, - заметил Евсей Маркелыч, - просто к слову спросил. Поспать на чем найдется: ночью всегда четверо на вахте стоят. Иди полежи. Вижу, носом клюешь.

Александру хотелось спать. Выйдя вчера из клуба, он долго бродил за околицей поселка - все любовался на сумрачно молчащую в ночи тайгу и не заметил, как пролетела ночь и наступило утро. Зато теперь сон одолевал его с диковинной силой.