Юрий Жук - Цареубийца. Маузер Ермакова

Но вернемся к самой книге. В этом гнусном пасквиле, насквозь пропитанном ложью и ненавистью ко всем членам Дома Романовых и, в первую очередь, к Его Главе - Государю Императору Николаю II Александровичу, отводится значительное место описанию его «систематического пьянства», не только в зрелые, ной в юношеские годы. Так, в частности, этот «анонимный» автор пишет, что, будучи еще Наследником Цесаревичем, Государь нередко предавался пьяному разгулу, так как «никто не вмешивался в распорядок его занятий, никто, быть может, не обращал на то внимания, что организм Николая Александровича начинал уже отравляться алкогольным ядом, что тон кожи желтел, глаза нехорошо блестели и под ними образовались уже припухлости, свойственные привычным алкоголикам» (Обнинский В.П. Последний самодержец. Очерки жизни и Царствования Императора Николая II. Берлин, 1912. С. 22).

Клевета, окружавшая Государя на протяжении всех лет его царствования, не могла не подкрепляться самыми «достоверными сведениями», касавшимися в особенности его «пьяных выходок». А для того чтобы не быть голословным, автор данного издания позволит себе привести еще одну выдержку из этой литературной инсинуации, которая, на его взгляд, наиболее характерно отражает то самое «общественное мнение», о котором говорилось выше: «Слухи о том, что царь сильно пьет, давно бродили по свету; но теперь, когда любой студент-медик по почерку Николая может определить отравление алкоголем, а любой кавалерийский вахмистр скажет, видя, как дрожит рука держащего поводья: “Эге, брат, выпиваешь”, теперь не скроешь своего образа жизни. Мало-помалу стеснение пропадает, привычки выносятся на улицу. И три года спустя после того, как царь плясал вприсядку, в малиновой рубашке на полковом празднике “императорских” стрелков (в присутствии солдат) он дошел до того градуса свободы, когда хочется всем демонстрировать свое душевное состояние. Одевшись солдатом, взвалив на плечи ранец и взяв ружье, Николай вышел, слегка пошатываясь, из своего крымского дворца и промаршировал десять верст, отдавая честь проходившим офицерам, испуганно оглядывавшимся на это чудо.

Скандал был настолько велик, что для ликвидации его придумали новый поход, в другой уже форме, чтобы придать делу вид преднамеренности и, кстати, возбудить в армии восторг перед “до всего доходящим” царем-батюшкой. Но солдата XX века, да еще побывавшего в революционной переделке, этими наивностями не проймешь. Он очень хорошо понял, что царь, действительно, “дошел”, но не до солдатской участи, конечно, а до той грани, за которой алкоголикам чудятся зеленые змеи, пауки и другие гады. Пришлось замолчать, и распространение фотографий и описаний подвига “самодержавнейшего” государя прекратилось.

Кто знал семейную жизнь Николая, особенно в эти годы, тот не осудил бы его с общечеловеческой точки зрения. Люди запивают от меньшего горя, особенно люди неустойчивые, невежественные, ленивые по природе. Жить бок о бок с женщиной, которая от злобных выходок молодости незаметно перешла к ипохондрии и, наконец, к безумию, авто же время рожала и кормила детей, знать свою зависимость от Азефов и Рачковских, к которым не могло не быть презрения даже в душе дегенерата, видеть вокруг только низкопоклонные выражения лиц и быть уверенным, что, как только уйдешь из комнаты, эти лица немедленно перемигнутся и кто-нибудь постарается сострить, - такая жизнь при доминирующем чувстве безответственности и отсутствии живого интереса к большим операциям, каковыми так богата жизнь народа, должна была быстро сточить и те немногие возвышения над животным состоянием, какие свойственны самым примитивным натурам и обратить стремления организма к лицам наименьшего сопротивления.

Наследственность - запои отца и злоупотребления вином и женщинами деда - помогла разгрому царского организма так же, как преемственность реакции - разгрому государственному» (Там же. С. 235-236).

Ознакомившись с выдержками из вышеупомянутого пасквиля (сочиненном, кстати сказать, потомственным дворянином и бывшим офицером Лейб-Гвардии) было бы наивно думать о том, что потомственный пролетарий П.З. Ермаков (страдавший к тому же хроническим алкоголизмом) мог даже представить себе образ трезвого Государя, не требующего «выдачи водки за обедом и ужином».

Возвращаясь же к разговору о моральном облике Государя, имевшем место в реальной действительности, нельзя не отметить его исключительной трезвости, о которой говорили все те, кто был с ним близко знаком.