Томас Левенсон - Ньютон и фальшивомонетчик

Зрители попроще толпились во дворе, с той стороны, что была открыта. Для многих заседание суда Олд-Бейли было забавой вроде циркового представления, но попадались в толпе и еще не пойманные преступники [400](по крайней мере, на это жаловались власти), которые таким образом готовились к тому дню, когда они сами предстанут перед судом. При появлении Чалонера в публике, должно быть, пронесся гул; преступник был столь знаменит, что процесс привлек внимание тех, кого можно сравнить с нынешними светскими репортерами. Один из таких писак оставил свидетельство о суде над Чалонером, которое до сих пор остается самым ярким (хотя и не вполне непредвзятым) портретом антагониста Ньютона.

Когда объявили дело Чалонера, у него почти совсем не было времени на раздумья. Суд, заседающий в Олд-Бейли, выслушивал в среднем по пятнадцать — двадцать дел в день; многие из них занимали лишь несколько минут от начала до конца. С самого начала оказалось, что положение Чалонера еще хуже, чем он предполагал. В эпоху, когда не существовало адвокатов, считалось, что судья "должен быть адвокатом [401]для заключенного любым способом, дозволенным правосудием".

Но на сей раз это было не так. Стоя у барьера, Чалонер увидел перед собой вспыльчивого, раздражительного Салатиэля Лавелла, регистратора Лондона и главного юриста в этой юрисдикции. Известный своей нетерпимостью Лавелл имел репутацию вешателя. В одном знаменитом деле с участием сторонника свергнутого короля Якова Лавелл проигнорировал юридические сложности, которые его коллеги увидели в другом подобном деле: он попросту "разрубил гордиев узел закона, который не мог развязать … и призвал присяжных признать подсудимого виновным, что они и сделали". У него были друзья и в низах общества, он договаривался с ловцами воров, которые могли как совершать преступления, так и доносить о них. Даниэль Дефо, один из многих ненавидевших Лавелла, писал в "Преобразовании манер":

Хуже того, Лавелл превратил правосудие в сделку:

Дефо был виртуозным полемистом, и его обвинения не всегда можно принимать на веру. В отсутствие твердых доказательств самое большее, что можно сказать, — если Лавелл и не занимался прямым вымогательством, в нужных случаях он закрывал глаза, что несколько смягчало образ неутомимого следователя и бича преступников.

Все это значит, что в лучшие времена судья с репутацией Лавелла стал бы прекрасной целью для щедрого на подкуп Уильяма Чалонера. Но теперь Чалонер был банкротом и не смог бы подкупить человека и с меньшими аппетитами, чем у регистратора, поэтому единственная ценность Чалонера для Лавелла состояла в том, что его можно было осудить и тем самым укрепить свою репутацию главного борца с преступностью Лондона.

Чалонер был знаменит — за ним тянулся такой шлейф общественного внимания, что этот приговор, без сомнения, должны были заметить все нужные люди. К тому же он растерял всех друзей, и Лавелл мог не бояться, что кто-нибудь исподтишка начнет действовать в ущерб его интересам. И самое главное, власть имущие — Ньютон и Вернон, за которыми стояла правящая верхушка вигов, — хотели, чтобы Чалонер был осужден. Лавелл знал цену угождения тем, кто мог его вознаградить. (Три года спустя он попросит у короля поместье в награду за рвение, с каким он преследовал фальшивомонетчиков). Для Чалонера нельзя было придумать худшего судьи. [402]

Влияние регистратора почувствовалось с самого начала суда. Открывая процесс, один из судей — кто именно, в отчете не указано, но это почти наверняка был громогласный Лавелл — назвал ответчика "печально знаменитым", [403]ясно давая понять присяжным, куда дует ветер. Ощущение тотальной презумпции вины усилилось, когда в зал вошли шесть свидетелей обвинения.

Их появление дало Чалонеру возможность оценить направленность доказательств, которым придется противостоять. Однако прежде, чем он успел сосредоточиться, суд начался.

Линия обвинения была невероятно запутанной — возможно, преднамеренно. Похоже, Ньютон принял близко к сердцу совет, который получил годом ранее: достаточно набросать вокруг побольше грязи, чтобы убедить присяжных в виновности Чалонера. Свидетели обвинения, по существу, проигнорировали центральное положение обвинительного акта. Вместо того чтобы сосредоточиться на доказательстве того, что Чалонер произвел за день более ста монет, как из фальшивого золота, так и из фальшивого серебра, пяти различных размеров и номиналов, свидетели Ньютона в подробностях расписывали присяжным предыдущие восемь лет карьеры Чалонера.